Младенца на трон!
Шрифт:
И вот сегодня, наконец, это свершилось! Кирилл в сопровождении полутысячи казаков прибыл в Братский монастырь и здесь, в Богоявленском соборе, посвятил игумена Иова в сан митрополита, а еще семерых священников - в епископы. Православие в Киеве восстановлено! Конечно, король Сигизмунд не признает этого, но да наплевать. На днях обнародуем статьи - и прощай, Польша!
В таком блаженном расположении духа Яков и задремал. Но не успел он погрузиться в сон, как раздался громкий стук в дверь, и в келью ворвался Тараска Бивол.
– Яцко, вставай!
– завопил он.
– Монастырь подожгли!
– Кто?
– Бородавка рывком
– Почем я знаю, кто?! Униаты, небось. Поспешай! Горит со стороны шатров!
Коридор заволокло дымом, из келий группами выбегали полуодетые запорожцы. Когда они выскочили на улицу, западная стена уже пылала, а вместе с ней и палатки тех, кому не хватило места в монастыре. Казаки застонали от бессилия и ярости: это сколько ж братьев погибло!
Откуда-то из темноты раздались выстрелы, и молоденький есаул со стоном упал на траву. Пришлось занимать оборону, а огонь все разгорался.
– Атаковать надобно!
– прокричал Яков сквозь рев пламени.
– Они пытаются не дать нам монастырь тушить.
Перегруппировавшись, запорожцы бросились во тьму, где сверкали вспышки ружей. Они бежали, пригибаясь и падая, и вот, наконец, в ночи проступили силуэты атакующих. Обнажив сабли, казаки налетели на них, и завязалась кровавая драка. За сгоревших братьев каждый дрался, как в последний раз.
Бородавка рубился, словно лев, махая клинком направо и налево, не разбирая, где свой, где чужой. Сражаясь сразу с двоими, он вдруг услышал сзади характерный свист и не понял, а звериным чутьем почувствовал, что этот удар направлен в него. Резко развернулся, одновременно присев - а вдруг удастся увернуться? И в ту же секунду увидел, как между ним и смертельным клинком вырос Тарас, закрыв собой гетмана. Мгновение - и с тихим стоном Бивол медленно осел на землю. Яков до крови закусил губу и, заревев по-медвежьи, с новой силой обрушился на врагов. Он не знал, сколько времени шел бой, лишь рубил и рубил ненавистных униатов, мстя им за своего помощника.
Наконец, те дрогнули и побежали, а Бородавка подскочил к Биволу.
– Тараска!
– голос его сорвался.
– Ранен?
– Прощай, батько, - тот говорил через силу, тяжело дыша.
– Помолись за меня.
– Погодь трошки, братец. Отнесу тебя монахам, они лекари знатные, вылечат. Мы с тобой еще повоюем.
Бивол застонал.
– Пустое, мне все одно… не жить… Слухай, Яцко… помолись… грех на мне. Ту грамотку-то… про Сагайдачного… я написал. Боялся… Царь московский, пока ты… в отъезде был… весть прислал… мол, свидел он в скорой будущности… убьет тебя Петро. Вот я и… подготовился… втаи. Ведал, что ты… не поз… волишь…
– Да ну?
– Бородавка отпрянул.
– Так что ж, не виноват, выходит, Петро? Не сговаривался с крулем?
– Нет.
– А как же… Погодь, там же по-латинянски было писано?
– Зазря, что ль… я три года… в семинарии… - в последний раз усмехнулся Тарас.
Глаза его закрылись, голова запрокинулась. Яков смотрел и смотрел на него, с трудом сдерживая клокотание в груди. Наконец он стянул баранью шапку и произнес единственное, что смог:
– Э-эх…
***
В просторном зале шляхетского имения Холодовских, расположенного недалеко от русской границы, за накрытым столом сидело с десяток
Константин Холодовский, статный молодой усач, временно жил в доме один: его супруга с шестилетней дочерью уехала к родственникам в Киев. И потому обед сегодня был скромный, почти холостяцкий: за столом сидели лишь мужчины - соседи, друзья и кузен хозяина, Александр Линевич. Они тихо вели беседу, явно не предназначенную для чужих ушей.
– Трудно жить стало, панове, - говорил один из гостей, Остап Грохольский, крепкий пожилой шляхтич со свисающими усами и казацким чубом.
– Мало того, что с османцами война, так теперь еще и шведы свое урвать захотели.
– Да уж, обложили так обложили, - кивнул хозяин.
– К тому же униаты лютуют так, что страшно из дома выйти.
– Брось, Константин, не нам бояться, - засмеялся Линевич.
– Столько войн видели, одной-двумя больше - ерунда.
– Я не за себя тревожусь, - парировал Холодовский и повернулся к гостям: - Поверите ли, панове, супругу с дочерью до самого Миргорода пришлось провожать. Да и дальше небезопасно, оставил им охрану.
– Как казаки православие восстановили да со своими землями на Русь переметнулись, так и началось, - вставил Петр Сорока, невысокий вертлявый пан с худым лицом и длинными паучьими пальцами.
– Началось это раньше, когда патриарх Константинопольский приехал и православие восстановил, - возразил Александр.
– Вспомните, панове, в первую же ночь униаты на Киево-Братский монастырь напали.
Все согласно закивали, а Линевич встал, неторопливо прошелся по зале и вернулся к столу. Наклонился к гостям и, загибая пальцы, добавил:
– Казаки ушли - раз. Слыхал я, Мельницкие и Гриневичи объявили о переходе со своими землями под руку Москвы - два. Литовская шляхта к царю побежала - три. Да что там мелкие паны, сам Василь Путятин о том же хлопочет! А за ним, небось, и Гуцявичусы потянутся, они ж в сродстве.
Пан Грохольский, задумчиво покрутив в руках серебряный кубок, подался вперед и заговорщицким шепотом сообщил:
– Я тоже решил, панове, на Русь подаваться. А чего? Земля у меня приграничная, язык мы знаем. Все - православные. Зачем нам эти униатские притеснения? Уж лучше к царю-единоверцу. Тем более, на московском троне теперь не какой-нибудь Иоанн-душитель, а человек совершенно другого нрава. Подданным свободы дает, без суда никого не то, что казнить - в монастырь насильно постричь не позволит.
– Я тоже об этом все время думаю, - кивнул хозяин.
– Его величество войной пойдет на вас, - фыркнул Сорока.
– На всех не пойдет. Сейчас православная шляхта начнет массово к Москве перебегать. Многие потому и медлят, что земли их в глубине, а коли приграничные переметнутся, так и они следом, вот увидите.
– Прав пан Сорока, - согласился Грохольский, - быть еще одной войне. Сигизмунд сейчас в растерянности, ибо переход под руку царя начался резко и идет быстро. Да еще шведы с османцами. У короля, поди, и войск-то сейчас нет, чтоб Руси грозить. Но просто так он полстраны на восток не отпустит. Как только в Москве пройдет земский собор о принятии малороссийских земель, король вынужден будет вступить в третью войну. Третью одновременно, панове! Ничего хорошего Польше это не сулит. Эх, умен Петр Федорович, сам вроде не при чем, а все к его выгоде выходит!