Мне давно хотелось убить
Шрифт:
Но если Надя ОСОЗНАВАЛА свое желание оказаться ночью в агентстве, где ей все напоминало о ее романе с Крымовым (больше того: она вместо Леши нередко представляла себе Крымова!), и именно ради этих НЕЗАБЫТЫХ ощущений она и стремилась туда с Лешей, от которого ей только и надо было, что тело, то что мог на подсознательном уровне желать Леша, как не совокупления с покойницей?
А в ту памятную ночь он вообще привез ее на кладбище. Зимой (!), ночью (!), в жуткий холод везти свою беременную жену на кладбище! И зачем? Затем, чтобы в машине, рядом с могилами, предаться с нею любви? А его взгляд? В нем было много оттенков, начиная
– Зачем ты привез меня сюда?
Она задала ему этот вопрос уже после того, как они оба поняли, что у них ничего не получится. Надя судорожными движениями приводила в порядок свою одежду и от досады, что связалась с извращенцем, глотала слезы.
– Ну ты же возишь меня к себе в агентство?
Ей показалось или нет, что в его голосе прозвучал упрек…
Ночь была отвратительна.
Они вернулись и разошлись по разным комнатам, словно испытывая непреодолимое отвращение друг к другу. Словно только что признавшись в своих низменных пристрастиях и желаниях и в одночасье разочаровавшись друг в друге, они теперь боялись посмотреть друг другу в глаза.
А утром она обнаружила, что избавилась от беременности. От ошибочной, но ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ беременности. Ей уже не был нужен ребенок от ТАКОГО мужчины, как не нужна была и сама семья с таким мужем. Ей нужно было срочно сменить обстановку, уехать, спрятаться от Чайкина и никогда в жизни больше не видеть его.
И она не нашла ничего лучше, как позвонить Крымову и попросить приютить ее. Он совершенно спокойно воспринял ее звонок и даже предложил подъехать за ней.
– Скандал? – спросил он Надю в машине, увозя ее за город, туда, где через несколько дней намеревался устроить новогодний праздник для Юли, Игоря и Нади с Чайкиным и растянуть эти каникулы чуть ли не до середины января.
Она промолчала, потому что знала: стоит ей сейчас открыть рот, как она выдаст ему все, а этого нельзя было допустить. И она крепилась до самого дома. И только там, выпив вина и разрыдавшись, она, как могла, сбивчиво, попыталась ему все объяснить, но при этом взяла клятву, что он будет молчать.
– А где же твой живот? Ты что, носила под платьем подушку?
С ним было легко, с этим Крымовым. Легко, приятно и весело. Он знал, как надо себя вести с разочарованной в другом мужчине женщиной, а потому Надя быстро успокоилась и уснула на его плече так, словно нашла наконец свой настоящий любовный приют. А утром действительно были и любовь, и нежность, и ощущение полного блаженства, граничащего с тем, что простые смертные называют женским счастьем.
Она провела в загородном доме в общей сложности пять дней и была очень удивлена, когда тридцатого декабря вечером Крымов приехал из города и привез ей в подарок норковую шубу. Она поняла, что он сделал это не из-за любви, а из жалости к ней, потому что не поверил в ее мнимую беременность. Хотя, если учитывать, что он все-таки взрослый мужчина, который должен понимать, что после искусственных родов, в которых он мог ее упрекнуть, женщина не может столько времени проводить в постели с мужчиной, то он мог действительно подумать, что она ходила с подушкой под платьем…
Она могла бы выведать у него все, что он думает по этому поводу, но не стала. Шуба была очень хороша – легкая и теплая, как, впрочем, и их отношения, к тому же она очень шла Наде. Надя ничего не хотела усложнять.
Зачем, когда и так все хорошо? Ведь мужчине положено благодарить женщину за любовь. И пусть отношения между ними были довольно необязательными, не стоило забывать, что все в этом мире условно и временно, а потому надо радоваться каждой подаренной жизнью минуте. Ведь все-таки близился Новый год, праздник, а что еще своевременнее и радостнее можно было бы придумать для ситуации, в которой она оказалась? Разве что ощущение тайны, которая существовала между Надей и Крымовым и делала предстоящее пребывание Земцовой в загородном доме Жени бессмысленным. Разве эта тайна не возвысит Надю над Юлей? Безусловно, возвысит.
И все получилось. Все приехали, жили долго рядом, бок о бок полмесяца, и никто – она могла бы поручиться! – не знал о том, что все эти ночи она проводила в объятиях Крымова. Не будь в доме Земцовой, Надя бы, возможно, ограничилась одной ночью близости, а так присутствие рядом соперницы подстегивало и, чего уж там греха таить, возбуждало. Больше всего она боялась в момент страсти услышать от Крымова имя «Юля». Тогда бы и к Чайкину можно было вернуться: не все ли равно, с кем жить, с некрофилом или с не принадлежащим тебе любовником? А ведь так хотелось тепла и настоящего чувства…
– Ты что, уснула в ванне?
Она, распаренная, закуталась в махровый халат и вышла из ванной комнаты. В доме пахло кофе. Крымов смотрел на нее с виноватым видом.
– Я сделал что-то не так? – спросил он, обнимая ее и подхватывая на руки. – Давай я отнесу тебя на кухню и покормлю. Ты, видно, ревнуешь меня к Юле? Брось, ты мне ближе. Хотя, если честно, я и сам не могу в себе разобраться. Не знаю, что мне нужно и с кем бы я хотел жить… Иногда мне хочется побыть одному, свобода необходима мужчине, понимаешь? Но чаще всего мне все-таки не хватает женского тепла, вот я и ищу теплый женский живот, чтобы уткнуться в него и заснуть…
– У тебя было хорошее детство?
Он усадил ее на стул и сел напротив. Налил кофе, придвинул масленку и корзинку с булочками.
– Хорошее. Даже очень. Думаю, что чрезмерная материнская любовь – тоже патология. Я ищу ее в женщинах и не нахожу…
– А Юля? За что ты ее любишь?
– Я не уверен, что чувство, которое я к ней испытываю, называется именно так. Просто она дразнит меня, а мне это интересно, меня это ЗАБИРАЕТ, понимаешь?
Но, с другой стороны, все хорошо в меру. Она чересчур щепетильно относится к своему телу, у нее проблемы… психологические. Ей нужен я весь, целиком, она рассуждает как нормальная женщина, которая хочет выйти замуж и все такое прочее…
– А разве ты не хочешь семью?
– Хочу, но только мне нужна для брака более простая женщина, – тут он поднял на нее глаза и совершенно неожиданно больно ткнул ее пальцем в грудь, – вот такая, как ты, Надя… Заметь, я трезв и понимаю, о чем говорю.
– А чем же я отличаюсь от Юли? Тем, что более доступна? Что по первому твоему зову прыгаю к тебе в постель?
– Нет, дело не в этом. Просто ты в большей мере женщина, чем она. А твоя доступность помогает мне ощутить тебя своей, я становлюсь частью твоего тела, и мне не хочется отпускать тебя из своих рук. Можешь понимать это как тебе угодно, но я бы хотел, чтобы ты была доступна мне всегда, каждую минуту, чтобы, где бы я ни был, я знал, что ты всегда примешь меня, откуда бы я ни пришел…