Много шума вокруг волшебства

Райс Патриция

Поглядывая за Синдой, которая искала мелки и бумагу, он осторожно выбрался из гамака и раздул угли в жаровне. Когда девушка устроилась на кровати с альбомом, он тихонько накинул ей на плечи одеяло – казалось, она этого и не заметила.

Синда хмурилась, но не дрожала. Трев никак не мог решить, связана ли каким-то образом ее головная боль с самочувствием Лоренса. Но ему очень не хотелось, чтобы Синда страдала по какой бы то ни было причине.

Она склонила голову набок, как будто ожидала какого-то знака. Интересно,

она сознает, что он тоже находится в каюте?

Трев колебался. Следует ли ему вмешаться? Может, будет лучше, если он уложит ее, чтобы она заснула? Или получится то же самое, как в те ночи, когда он ее связывал и она металась в постели и плакала?

Он не вынесет, если она опять станет плакать. Медленно, чтобы не напугать Синду, он присел на кровать и привлек ее к себе спиной, так что ее длинные волнистые волосы касались его груди. Она расслабилась, как будто эта поза была совершенно естественной, и он с трудом подавил легкомысленную усмешку. Какого бы мнения дочь герцога ни была о нем наяву, во сне она испытывала к нему доверие.

– Вы можете нарисовать город, где живет Лоренс? – прошептал он на ухо девушке. – Может, вывеску какой-нибудь таверны? Он ведь ходит в таверну?

Она снова склонила голову, всматриваясь в лист альбома, затем начала рисовать. Трев обхватил ее за талию, чтобы она как следует оперлась на него, и старался не дышать, глядя, как на листе появляется изображение.

Рука ее уверенно тянулась к коробке с мелками, выбирая нужный цвет. Может, ею движет какой-то дух?

Если бы он собственными глазами не видел ее рисующей во сне, он назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы ему об этом. Но Трев знал, что эта женщина так же здорова психически, как и большинство людей, очень умна и совершенно не склонна к истерическим припадкам. Просто она обладала магическим даром.

Он слышал о знахарстве, которым занимались невольники в Вест-Индии, видел вещи, в которые трудно было поверить. Казалось бы, он должен был бояться этой женщины и ее таинственного дара, но в сердце у него было только восхищение перед ней.

Рисунок был почти закончен, когда у нее вдруг вырвалось непристойное ругательство и она отшвырнула бумагу на одеяло.

Затем она стала ударять мелком по бумаге, сердито чертя темные линии. Пальцы ее дрожали от напряжения, так сильно нажимая на мелок, что он сломался. Это ее не остановило, она выпрямилась, опустила ноги на пол и, удерживая альбом на коленях, продолжала покрывать бумагу резкими неистовыми штрихами.

Закончив, Синда бросила на пол альбом и мелки и повернулась, чтобы снова забраться на кровать. Во всяком случае, так показалось Треву, который оказался у нее на пути.

Он лег на спину и позволил ей перелезть через него. Она едва не лишила его мужественности, надавив кое-куда коленом. Застонав, Трев отодвинулся, и ее колени соскользнули на матрас, оказавшись между его ногами. Его охватил теплый,

нежный аромат женщины, и его тело немедленно на него среагировало. Она медлила, и он затаил дыхание.

Наконец Синда легла на бок, и Трев облегченно вздохнул. Хотя ему страстно хотелось заняться с ней любовью, он предпочел бы, чтобы она делала это осознанно, а не во сне. Свернувшись рядом в клубок, Синда погрузилась в сон. Она не дрожала, но Трев все равно обнял ее, не желая оставлять одну. А рисунки никуда не денутся.

Да ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве. С ним происходило что-то непонятное, открывшее давно запертые двери его сердца, и спящая в его объятиях девушка имела к этому серьезное отношение.

Когда утром Трев проснулся, Синда стояла посередине каюты с листом бумаги в руках, а вокруг на полулежали еще несколько рисунков. Поверх рубашки она накинула одеяло, но ноги ее были босыми. На щеке отпечатались складки от подушки, волосы свободно ниспадали на плечи и на спину. Казалось, она не сознавала этого беспорядка. Синда выглядела такой очаровательной, что ему хотелось просто смотреть и любоваться ею.

Он подумал, что она не заметила его пробуждения, но она нашла место, куда положить рисунок, и сообщила:

– Теперь рисунки в порядке.

Как это понимать? Опершись на локоть, Трев нагнул голову и посмотрел на разложенные на полу рисунки. Здесь были рисунки Лоренса со снастями, с канатом, с кольцом, с кошельком и один новый – Лоренс поднимал парус на маленькой рыбацкой шлюпке, сильный ветер трепал ему волосы.

Трев сел и поднял последний рисунок. На лице Лоренса сразу под линией волос можно было отчетливо разобрать почти зарубцевавшийся шрам. За его спиной виднелась изогнутая линия берега, аккуратно разделенная стеной, за которой выступал ряд небольших каменных коттеджей.

Трев снова изучил разложенные в определенном порядке рисунки, и сердце у него радостно забилось.

– На первом рисунке у него нет шрама.

– А на следующем – повязка на лбу, – согласилась Синда. – Я попыталась сосредоточиться на лбу виконта перед тем, как заснуть. И когда я проснулась, голова у меня не болела!

Трев резко поднял на нее взгляд.

– Значит, вы считаете, что существует какая-то связь между вашим состоянием и самочувствием Лоренса? – спросил он, когда она подтвердила его вчерашние опасения.

– Когда я нарисовала тот, первый рисунок, я проснулась с дикой головной болью, но на нем у Лоренса еще нет раны. – Она задумалась над копией рисунка. – А после двух последних боль стала меньше, видимо, как меньше стала болеть и его рана.

– Я бы не слишком однозначно понимал это, – сказал он осторожно. – Может, вы просто привыкли рисовать по ночам.

– Возможно, но я отразила верно последовательность событий. Видите, на первом рисунке яхта целая, значит, это было еще летом.