Модеста Миньон
Шрифт:
— Ах, сударь, мы очень далеки от этой цифры! — воскликнул полковник с коварством, достойным иезуита.
— Предположим в таком случае, — с живостью возразил Каналис, — что между нами ничего не было сказано. Вы будете довольны моим поведением, граф: меня сочтут одним из несчастных поклонников этой очаровательной девушки. Дайте мне слово, что вы сохраните все в тайне, даже от вашей дочери, так как в моей судьбе может произойти перемена, — прибавил он в виде утешения, — которая позволит мне просить ее руки и без приданого.
— Я буду молчать, даю слово, — ответил полковник. — Вы знаете, сударь, как любят в провинции и в Париже толковать о нажитых
Но с первых же слов г-на Миньона Каналис перестал его слушать. Оказавшись на довольно широкой дороге, все всадники поехали рядом и достигли возвышенности, откуда по направлению к Руану открывался вид на плодородную долину Сены, а в противоположной стороне взор еще различал вдалеке море.
— Пожалуй, Бутша прав: бог — великий пейзажист, — сказал Каналис, любуясь живописными берегами Сены, красота которых пользуется заслуженной известностью.
— Это особенно замечаешь на охоте, — отозвался герцог. — Безмолвие природы нарушается тогда голосами, нестройным шумом, и мелькающие перед глазами пейзажи кажутся поистине величественными со своей сменой эффектов.
— Солнце — неистощимая палитра, — проговорила Модеста, удивленно поглядывая на поэта.
На замечание Модесты об его сосредоточенном виде Каналис ответил, что занят своими мыслями, — удобный предлог, на который всегда могут ссылаться писатели в отличие от прочих смертных.
— Разве мы стали счастливее оттого, что ушли от природы и проводим жизнь в светском обществе, осложняя ее множеством искусственных потребностей и непомерно раздутым тщеславием? — спросила Модеста, окидывая взглядом спокойные плодородные поля, навевавшие мысли о философски безмятежном существовании.
— Эту пастушескую идиллию, мадемуазель, всегда писали на золотых скрижалях, — сказал поэт.
— И все же она могла быть задумана в мансарде, — возразил полковник.
Бросив на Каналиса проницательный взгляд, которого он не в состоянии был выдержать, Модеста услышала звон в ушах, в глазах у нее потемнело, и она произнесла ледяным тоном:
— Ах, ведь сегодня среда!
— Не думайте, что я хочу попасть в тон мадемуазель де Лабасти, тем более, что ее настроение, конечно, весьма мимолетно, — торжественно заявил герцог д'Эрувиль, которому эта сцена, драматическая для Модесты, дала время подумать, — но, право же, свет, двор и Париж опротивели мне. Вместе с герцогиней д'Эрувиль, будь у нее обаяние и ум мадемуазель де Лабасти, я согласился бы прожить всю жизнь, как философ, в замке д'Эрувиль, делая добро окружающим, осушая болота и воспитывая своих детей...
— Это вам зачтется, герцог, — ответила Модеста, задерживая свой взгляд на этом благородном человеке. — Но вы мне льстите, — продолжала она, — вы предполагаете во мне отсутствие легкомыслия и достаточно внутреннего содержания, чтобы жить вдали от общества. Что ж, возможно, такова моя судьба, — прибавила она, с пренебрежением глядя на Каналиса.
— Это судьба всех людей с небольшими средствами, — ответил поэт. — Париж требует вавилонской роскоши. Порой я спрашиваю себя, как удавалось мне до сих пор поддерживать такой образ жизни.
— Король может ответить на этот вопрос за нас обоих, — простодушно сказал герцог, — ведь мы живем милостями его величества. Если бы после падения Великого, как звали Сен-Мара [99] , его пост не перешел к нашему роду, нам пришлось бы продать замок д'Эрувиль черной шайке [100] . Верьте мне, мадемуазель, я считаю для себя большим унижением, что мне приходится примешивать денежные соображения к вопросу о браке.
Это чистосердечное признание и прозвучавшая в нем искренняя жалоба тронули Модесту.
99
Сен-Мар— маркиз де Сен-Мар, Анри (1620—1642), фаворит французского короля Людовика XIII; участник заговора группы французских феодалов; был казнен на эшафоте.
100
Черными шайкаминазывали во Франции компании спекулянтов, которые во время французской буржуазной революции XVIII века скупали на слом старинные замки и монастыри.
— В наши дни, герцог, — сказал поэт, — во Франции не найдется ни одного человека достаточно богатого, чтобы позволить себе такое безумие, как жениться на бесприданнице. Кто же теперь берет себе жену за ее личные достоинства, за ее обаяние, характер и красоту?..
Внимательно взглянув на Модесту, лицо которой уже не выражало удивления, полковник многозначительно посмотрел на Каналиса.
— Порядочные люди, — проговорил он, — могут найти прекрасное применение своему богатству, постаравшись исправить ущерб, нанесенный временем старым историческим родам.
— Да, папенька, — серьезным тоном подтвердила Модеста.
Полковник пригласил герцога и Каналиса пообедать у него запросто, в костюмах для верховой езды, сославшись при этом на свой собственный костюм. По возвращении домой Модеста пошла переодеться и с любопытством взглянула на подарок, привезенный ей из Парижа и отвергнутый ею с таким жестоким пренебрежением.
— Как теперь искусно работают! — сказала она Франсуазе Коше, ставшей ее горничной.
— А ведь у несчастного юноши лихорадка, мадемуазель...
— Кто тебе сказал?
— Господин Бутша. Он приходил сюда и просил передать вам, что сдержал свое слово в назначенный день, хотя, говорит он, вы, без сомнения, уже заметили это сами.
Модеста спустилась в гостиную, одетая с царственной простотой.
— Дорогой отец, — громко сказала она, беря полковника под руку, — навестите, пожалуйста, господина де Лабриера, узнайте, как он себя чувствует, и возвратите ему этот подарок. Вы можете сослаться на то, что ни мои скромные средства, ни вкусы не позволяют мне пользоваться безделушками, которые приличествуют лишь королевам или куртизанкам. К тому же подарки я могла бы принимать только от жениха. Попросите милого юношу оставить у себя хлыст до того времени, когда вы узнаете, достаточно ли вы богаты, чтобы возместить его стоимость.