Модификаты
Шрифт:
— То есть сейчас Тюссан или кто-то из команды прямо в эту секунду может стоять на том же месте, где вроде как нахожусь и я? — Я все терла виски, будто это способно было навести порядок в мыслях.
Как говорится, тут и ежу понятно, Софи, что так и есть, потому что я могу пребывать в прошлом, будущем или вовсе в ином пласте реальности. Но понимать и знать, не значит принять и прочувствовать. Бедный мой мозг, он забуксовал всерьез и надолго.
— Тебя там больше нет, Софи, и если ты захочешь, то никогда и не будет, — снова погладила меня по руке Вали, немного осаждая охватившее волнение от усилий уложить все в разуме. — Тебе не нужно больше бояться. Ни за себя, ни за нас.
Я сначала медленно кивнула, но потом встрепенулась.
— Погодите-ка. А как же Рисве и его брат, ваши охотники и те женщины, гостьи, что идут к вам? Выходит, они сейчас там, снаружи, и, значит, уязвимы?
ГЛАВА 28
— Ох, Софи, ты всегда найдешь, о чем волноваться, да? — Вали рассмеялась мягко, будто тихо журчала бегущая вода. Удивительная женщина. Все в ней: каждое движение, звук, взгляд — были созданы для того, чтобы проникать в тебя и умиротворять внутренние колебания и бури. Она как некий центр безмятежности, от которого почти гипнотическое ощущение покоя распространяется на окружающих. Причем на глубинном уровне, позволяющем постичь истинность этого чувства. И эта безмятежность покоится на фундаменте глубокой веры и древнего знания, поэтому она не эфемерна, не искусственна.
— Девочка, Дух-Оградитель не даст причинить вред своим вместилищам и тем, кто находится под их защитой. Ты мне веришь? — заглянула женщина мне в глаза.
Что мне следовало ответить? Что для меня привычнее не верить, а быть именно уверенной, основываясь на фактах? Что успокоюсь, только когда увижу Рисве, живого и здорового, собственными глазами? Что я внезапно не могу дышать при мысли, что он может не вернуться? За считанные часы абсолютно незнакомый мужчина, инопланетянин, чужак, порождение иного мира и цивилизации стал для меня важнее, чем кто бы то ни был в моей прежней жизни. Вот это и называется влюбиться без оглядки? Влюблялась я и прежде, но никогда не чувствовала себя опустошенной, будто переполовиненной, просто от того, что предмет моего воздыхания не рядом. Дело в возможной опасности или же в том, что "влюбилась" — это слишком недостаточное определение того, в чем я утонула с головой по отношению к Рисве?
— Я очень хочу верить, — ответила я, — но перестать переживать не могу.
— Давай мы попробуем тебе помочь, — поднимаясь, Вали потянула меня за руку и увлекла за собой в сторону большого навеса с длинным столом, вокруг которого, напевая и пересмеиваясь, суетились мужчины и женщины.
Все вокруг закивали мне, словно я была им вечность знакома и моему приходу были рады, как радуются только ежедневно или спустя время, встречая кого-то близкого. Меня мимолетно касались, посылая прямиком в душу крошечные заряды тепла и комфорта. Ты не чужая. Ты часть нашего мира.
Занимались тут, судя по всему, заготовкой впрок какого-то растения. Мужчины приносили большие охапки желтовато-коричневых изогнутых сочных отростков, очень напоминающих усики, выпускаемые виноградной лозой для закрепления, только гораздо длиннее и толще. С них текла вода, так как их уже, скорее всего, помыли в реке. Одни женщины ловкими, явно годами отработанными движениями раскладывали растения на дощатой столешнице и нарезали ножами из вулканического стекла на кусочки сантиметров в пять-шесть. Другие тут же подхватывали отрезки и слоями укладывали в объемные керамические емкости с двумя ручками, пересыпая каждый слой теми самыми ягодами, что я видела в корзинах у детей ранее. Как только подобие широкогорлой амфоры наполнялось, поверхность накрывали крупными листьями, а потом укупоривали крышкой, сделанной из субстанции очень похожей на земное пробковое дерево. Мужчины споро подхватывали явно не легонькие емкости и быстро уносили куда-то. Вали молча протянула мне нож, а несколько женщин посторонились, давая место у стола. Наконец-то я могла сделать хоть что-то полезное, кроме как вариться в собственных мыслях и беспокойстве. Терапия невроза монотонным трудом — вот понятный мне метод. Но монотонно вышло не сразу. "Усики" оказались не такими уж и податливыми, укладываться так же ловко, как у моих соседок, они не хотели. К тому же выделяли массу сока, делавшего все скользким и усложнявшим борьбу с непослушными растениями еще больше. Неожиданно я почувствовала себя бесконечно неуклюжей, бесполезной, и, кажется, все смотрели только на меня, прекрасно осознавая это. Какого черта я решила, что смогу сюда вписаться? В смысле, неужели я и правда вдруг подумала, что простая жизнь, наполненная вот такими обыденными, повседневными заботами о пище, бытовом уюте и ни о чем больше — это для меня? Я ведь никогда так не жила. Быт, личные отношения, дружеское взаимодействие, мимолетное любование природой — это всегда было второстепенным, чем-то занимающим некое пространство и время между работой и опять работой. Нож задрожал в моей руке, взгляд затуманился, все звуки вокруг отдалились, стали доноситься из иного пространства. Не моего. Я не знаю, как в нем жить. Неуместна. И тут Вали запела. Негромко, непринужденно, но звук ее голоса моментально добрался до моего отстранившегося сознания и буквально вытянул, вытолкнул обратно, как настойчивые, но ласковые морские волны выносят на берег расслабленное тело потерпевшего кораблекрушение. Остальные женщины подхватили ее песню, усиливая и расширяя пространство комфортной реальности вокруг. Смысл слов доходил до меня с крошечным опозданием, ритмикой песня напоминала колыбельную, но говорилось в ней о любви. Об обретении одной женщиной такого счастья, что захватило ее без остатка, наполнило смыслом ее дни и согрело долгие ночи. Ее мужчина был лучшим, она для него стала бесценным обожаемым даром, их дети — венцом существования и сокровищем. Я и сама не заметила, как мои руки стали легко справляться с задачей, подчиняясь мягким переливам звучащей мелодии, а разум подпал под влияние незамысловатого содержания песни. Что совсем недавно вызвало очередной приступ моей паники? Незнание как прожить простыми вещами и желаниями? Но ведь это, на самом деле, заложено в самой человеческой природе. По крайней мере у большинства из людей. Обычное стремление к счастью и внутреннему покою, а совсем не к суете и самоутверждению. Желание быть счастливыми. Любимыми и любящими. Все остальное — лишь диктат обстоятельств, общества, навязывающего нам ложные критерии успешности. Карьера, в которой необходимо быть удачливыми, уровень достатка или некие громкие свершения, делающий тебя видимым для всех, популярным, а значит, опять же вроде как достигшим чего-то, за что тебя стоит любить и уважать. Но разве любовь не должна быть самоцелью, основной жизненной необходимостью, главным достижением? Без нее все остальное лишено смысла, иллюзия, самообман, подмена действительно важного имитацией бесконечного движения к нему, в процессе которого мы уже перестаем видеть, куда же должны стремиться.
— Софи? — позвала меня Вали и, моргнув, я осознала, что мы остались с ней почти в одиночестве. Работу все закончили и разошлись, осталось несколько человек, чтобы навести порядок. Как же надолго и глубоко я опять ушла в свои размышления, что не заметила ничего? — Хочешь, пойдем встречать Рисве?
Конечно я хотела.
Мои руки до самых локтей были в соке растения, который подсыхал и становился жутко липким, о забрызганном платье я вообще молчу. Эх, пока из меня хозяйка та еще, но теперь это не казалось преградой, способной остановить и внушить неуверенность. Нет, стать ловчее и умелее в столь простых, на первый взгляд, вещах — это всего лишь выполнимая со временем задача. Однажды я научилась ходить, говорить, читать, стала человеком, знающим миллион бесполезных тут вещей. Ну и что с того? Все, что мне нужно — это проделать почти то же самое заново, а в одиночестве меня на этом пути не оставят. Мы с Вали вышли к тому же месту на чудо-речке, населенной гигантскими змеями, где переправлялись на земли хротра впервые, и я, взглянув с надеждой на противоположный берег, замерла с открытым ртом. А все потому, что на нашей стороне день едва начал клониться к вечеру, но там царила уже глубокая ночь. Моргая, я снова постаралась уложить в голове реальное подтверждение еще одного местного чуда, о котором теперь не только слышала, но и смогла увидеть лично. Где-то дальше по течению реки послышались голоса, смех и плеск воды, напоминая мне о том, что было бы неплохо тоже отмыться. Вали этим и занялась, я же со страхом поискала глазами в прозрачной толще блестящее золотистое гибкое тело, но его не было видно. С другой стороны, и в тот раз существо взялось будто бы из ниоткуда. Учитывая великолепные способности местных животных к камуфляжу, я вполне могла сейчас пялиться прямо на эту змеюку, но в упор ее не замечать.
— Софи, тебе больше нет причин бояться Стража, — сказала мне женщина, омывая чистейшей водой свое смуглое лицо.
Ну раз так… Я, осмелев, наклонилась и стала оттирать кожу от подсохшего, потемневшего до золотисто-коричневого сока и даже постаралась немного замыть платье на груди. В итоге весь перед оказался мокрым. Да уж, легче уж было бы залезть в реку целиком или снять одежду и быстро простирнуть. Я уже всерьез задумалась над этой перспективой, как услышала свое имя, произнесенное низко и раскатисто, как отзвук отдаленного грозового грома. Вскинув голову, заметила на том берегу группу людей, выходящих из заросшего вьющимися мясистыми растениями ущелья на открытый каменистый берег. Впереди шагал Агова, за ним семь женщин в традиционных нарядах, и замыкал процессию Рисве. Все устремили свои взгляды на нашу сторону, но почему-то я была уверена, что нас с Вали они в этот момент не видели. Я удивленно заморгала, поражаясь. Несмотря на темноту, я безошибочно определила, где шел именно мой мужчина. Мой. Остальные для моих глаз были лишь силуэтами без четких деталей, он же выделялся, словно подсвеченный внутренним сиянием. Машинально плеснула холодной воды на тут же запылавшее лицо и поежилась от неожиданно обострившейся чувствительности, охватившей все тело. Нетерпеливая дрожь прокатилась от макушки до кончиков пальцев на ногах, и ладони закололо от потребности прикоснуться к нему немедленно, сию же секунду. Вали заговорила, но я не разбирала слов, только жадно пожирала глазами его одного. Видимо, некий полог, защищающий сокровенную землю от внешнего мира, ненадолго испарился, открывая доступ по воле Души народа, и в тот же миг глаза Рисве нашли меня. Он затоптался на месте, как призовой жеребец, разрываемый желанием рвануться в скачку, ноздри его совершенного вылепленного носа заходили ходуном, скулы резко обозначились, губы пришли в движение.
— Со-о-офи-и-и, — протянул он на выдохе с таким искренним облегчением, будто в его кровь впрыснули огромную дозу обезболивающего, молниеносно снявшего затянувшееся страдание. И мое собственное дыхание вторило этому протяжному выдоху-стону, расслабляя жесткий узел в центре груди, который я до этого вроде и не замечала.
Вали что-то говорила гостьям, очевидно, приветствуя, те отвечали, но для меня сейчас их мелодичные голоса были далекой музыкой за кадром, белым шумом, слышала я только "скучал по тебе, моя Софи", хотя едва ли Рисве это сказал вслух, скорее прошептал едва слышно. Мне хотелось рвануть ему навстречу и плевать на всех чудовищ, затаившихся на пути. Но я оставалась на месте, даже не поднявшись на ноги, все еще опустив ладони в воду, завороженная зрелищем, как мой великолепный инопланетянин торопливо вошел в реку, дождавшись, когда перейдет последняя пришелица, и двинулся ко мне. Целеустремленно, не разрывая визуального контакта, так, будто я была неким источником мощнейшей гравитации, а он — огромным астероидом, уже вставшим на самоубийственную траекторию, чтобы врезаться в меня на безумной скорости, взорвать обоих и сплавиться в этом огне намертво, стать одним целым из двух отдельных. Картинка нашего фатального соединения горела в моем разуме ошеломляюще отчетливо, понимание, что это окончательно, было абсолютно ясным, но нигде, ни в едином тайном уголке сознания не родился страх. Только радость, чистая, самая что ни на есть настоящая, без малейших примесей, изливалась из моего сердца и тугими толчками заполняла все мое существо.
Оттолкнувшись от дна последний раз, Рисве скользнул ко мне на животе и, схватив мои мокрые руки, прижал к своим щекам.
— Софи-Софи-Софи, — тихо постанывал он, потираясь лицом о мои ладони, как огромный, истосковавшийся по ласке кот. А я, ошеломленная и осчастливленная его откровенным порывом, наклонилась и уткнулась в его черные волосы на макушке, вдыхая дымно-экзотично хвойный запах, ставший мне почти родным.
— Я пришла сюда из-за него, — незнакомый раздраженный женский голос ворвался в наше личное пространство, разбивая волшебство момента. — Уже третий раз я прихожу к хротра, чтобы остаться ни с чем, а теперь он выбрал разделить удовольствие этих дней с чужачкой? Как ты допустила это, Душа народа?
— Тикро… — с тяжким вздохом пробормотал Рисве и быстро встал на ноги, увлекая и меня за собой и мягко, но настойчиво отворачивая от остальных женщин.
Тихие голоса со стороны гостий звучали увещевающе, но это не возымело действия на нахалку, открыто заявившую свои претензии на моего мужчину.
— Я ждала-ждала, Рисве, думала, ты наконец поймешь, что я тебе предназначена, — выкрикнула она. — Но, похоже, твой ум совсем усох от воздержания.
Ну и сучка. Ой… словечко как-то совсем не из моего лексикона. Нахмурившись до онемения между бровями, я выглянула из-за массивного плеча, чтобы встретить гневный взгляд очень высокой и, надо признать, поразительно красивой девушки. Кожа у нее и спутниц была на несколько тонов темнее, чем у всех хротра, напоминая очень светлый молочный шоколад, некоторые пряди красиво ниспадающих длинных волос осветлены до оттенка червонного золота, подчеркивая сияние темно-карих огромных глаз. Подбородок вызывающе вздернут, демонстрируя длину безупречной изящной шеи. Моложе меня, едва старше двадцати. И само совершенство. Выглядела так, будто рождена была занять место рядом с таким великолепным мужчиной, как Рисве. Мой Рисве. Мой. Так что ни черта подобного, дорогуша, будь ты хоть самой прекрасной во всех мирах, но его я отдавать тебе не намерена. Прищурившись, я приподняла бровь, предлагая нахальной девчонке рискнуть бросить мне вызов за то, что считаю уже своим, и тут же сама себе поразилась. Что это еще за примитивные порывы?