Моё чужое имя
Шрифт:
— Кстати, да, — поддакивал ей Федин, — я тоже об этом сразу подумал. Выперли или сам ушел?
Я обвел их мрачным взглядом: Максим явно сгорал от любопытства узнать подробности, Таня выглядела делано-равнодушной, только изумрудные глаза откровенно посмеивались. Будь она чуть более серьезной, я бы не видел смысла продолжать, а так…
— Сам ушел, не стал дожидаться, когда выпрут. Доволен, Федин? И, кстати, Ваганов в вашей защите не нуждается, Таня – он прекрасно знает, как я отношусь к его методам.
— А я и не думала защищать Юрия Николаевича, вот еще! – мгновенно вспыхнула Таня и сделала вид, что ее вообще ничего не интересует, кроме пиццы.
Мне показалось, что она разволновалась даже больше, чем нужно. А потом Максим поведал историю своего сегодняшнего героизма и вскользь упомянул,
Н-да, она не только наивна, но и сентиментальна.
Глава 6. Сестра
Москва
Студентка была умницей, и доклад читала интереснейший, но сейчас Женя не могла найти в себе силы даже просто вслушаться в произносимые фразы. Взгляд ее был устремлен за окно, но все чаще она посматривала на часы – да когда же пара кончится! Студенты на задних рядах, убедившись, что Евгении Андреевне не до них, шушукались и хихикали…
«По двадцать лет людям! Некоторые уже сами мамы с папами, а все как дети!..» — поражалась про себя Женя, но вслух замечаний не делала. Не до них ей было. Она бы сейчас и сама многое дала, чтобы не сидеть в этом душном, скучном кабинете, а уйти… Только куда уйдешь? Домой? А что дома? Дома даже Сергея нет. Нет, уж лучше быть здесь, на людях.
Женя снова посмотрела на часы: о господи, еще двадцать минут до звонка…
Кто-то надоедливо и звонко постучал в стеклянную дверь аудитории – худощавая брюнетка лет тридцати с модной стрижкой улыбалась во весь рот и приветливо махала рукой. Кому – ей? Жене?
— Кира… — узнала Женя подругу своей студенческой поры.
Досиживать последние двадцать минут не было никаких сил – сославшись на срочные неотложные дела, она выпроводила своих студентов и теперь, еще не веря в реальность происходящего, рассматривала подругу.
Та изменилась. Когда Женя видела ее в последний раз – было это года два, или даже два с половиной назад – Кира была длинноволосой полноватой блондинкой в локонах. Если открутить пленку памяти еще лет на пять, то Кира представлялась в образе провинциальной девочки – русоволосой, немного пухленькой с очаровательными ямочками на щеках. Сейчас ямочек не было, зато появились ранние морщинки. Кира менялась часто и всегда кардинально, а вот Женя как носила со старших классов стрижку каре, так носит до сих пор. И даже глаза все еще подкрашивает в прежнем стиле. Зато ранних морщин нет, а вот у Кирюши, похоже, жизнь нервная.
— Ну что, ты все сидишь? Все в своем институте? – щебетала Кира, прохаживаясь по аудитории и искусно лавируя между партами, чтобы не дай бог не коснуться модной одежкой обшарпанного стола. – Уже, наверное, до доктора доучилась?
— Смеешься? Мне бы кандидатскую защитить.
— Ой, Женька-Женька, — не слушала ее Кира, — хоронишь ты себя заживо среди этих кандидатских-шмандидатских. Ну что у тебя за жизнь! Первую половину дня здесь просиживаешь – копейки за это получаешь, вторую половину – мужа своего обстирываешь, готовишь ему, что ты там еще делаешь… У тебя даже машины нет! Твой Салтыков тебя вообще за рабыню держит. Вот почему он тебя в таком состоянии на работу отпустил?
Кира вдруг изменилась в лице – из оживленно-негодующего лицо ее сразу стало трогательно-сочувствующим. Она подбежала к Жене, села рядом и крепко-крепко обняла подругу.
— Женечка, я же знаю, какое у тебя горе. Ты прости, я на похороны приехать не смогла, но как только с делами расплевалась – сразу к тебе. Ой, Женька, бедная моя, как же тебе плохо сейчас, наверное.
— Да, мне плохо… — прошептала Женя и почувствовала, как по щекам катятся слезы.
Парадокс – на похоронах, почему—то принято жалеть умершего, которому в принципе, уже все равно. И мало кто всерьез задумывается насколько плохо в этот момент родным. А Жене было плохо. Вдвойне плохо оттого, что она считала верхом эгоизма жалеть себя на похоронах сестры. Посторонние сочувствовали
Сережа любит Катьку. Как друга и просто человека, разумеется. Всегда любил и сейчас любит. Но предпочитает свои переживания держать в себе и страдать в одиночку. Он даже мысли не допускает, что кому-то может быть хуже, чем ему.
Вот и вышло так, что только подруга, с которой Женя не виделась два года – единственная, кто пожалел ее, а не Катю. Единственная, кто объяснил, что жалеть себя она имеет полное право.
С Кирой Женя когда-то училась на одном факультете, на той почве и сдружились, хотя сейчас даже созванивались редко. Так уж вышло. Жизнь у Киры была неспокойной. Еще на последних курсах она вышла замуж, причем, как тогда казалось Женьке, неудачно. Муж ее был приезжим, в Москве снимал комнату, занимался каким-то непонятным бизнесом. Пятый курс Кира с ними не училась – неожиданно исчезла, говорили, что уехала домой, в Тамбов. Через полтора года снова появилась: как ни в чем не бывало, позвонила Жене поздно вечером, и около часа они щебетали о всякой ерунде. Напоследок подруга попросила денег в долг – ее мужа, оказывается, посадили, а она в Москве, с годовалым ребенком на руках. Еще через год муж вышел. Женя не вникала, каким образом, но после дефолта девяносто восьмого Кирин муж как-то здорово поднялся, и с тех пор дела его шли только по возрастающей. Кира с мужем и детьми переехала из плохонькой «улучшенки» в центр Москвы, потом и вовсе перебралась в миленький домик на Рублевском шоссе. Когда Женя видела подругу два года назад, та рассекала на ярко-красном «Мерседесе» последней модели.
Сейчас муж Киры был уважаемым бизнесменом. Правда, читая про него время от времени в газетах, Женя догадывалась, что бизнесмен он очень недалеко ушедший от своего криминального прошлого. Женя была почти уверена, что Сережа о Кирином муже мог бы рассказать очень много интересных вещей. Но не рассказывал, конечно.
У Жени история была куда более прозаична – после университета осталась на кафедре, поступила в аспирантуру. Нельзя сказать, что французский классицизм в живописи, который она всю жизнь изучала, так уж ее увлекал, но нужно ведь чем-то заниматься? Женя методично, постепенно и не спеша насобирала материл на целую кандидатскую. Больших доходов ее научная деятельность не приносила, что не удивительно, но Женя жила тогда с родителями и в деньгах не нуждалась. Отец в то время был частнопрактикующим адвокатом – отбоя от клиентов не было. Позже он от практики отошел, встав во главе фирмы и еще болше повысив свои доходы.
Ну а потом Женя вышла замуж за Сережу. Он любил свою работу, а Женя любила его и была счастлива. Что еще нужно женщине?
Что до Сережиных доходов – Жене Салтыковой их вполне хватало. От отца она унаследовала крайнюю непритязательность, кроме того, всерьез считала, что внутреннее содержание гораздо важнее внешней оболочки, потому обогащала свою душу культурой, а к модным тряпочкам ничего не испытывала.
Денежный вопрос очень уж остро перед Женей не стоял, хотя уровень ее был совсем не тот, что у Киры. Так что созванивались бывшие подруги крайне редко, а виделись и того реже. Правда, когда-то давно Кирин муж даже приглашал их с Сергеем «на коктейль» — Сергей тогда безразлично пожал плечами: «Езжай… а мне чего-то не хочется». Женя дурой не была и сама понимала, что Сергей, будучи майором Управления по борьбе с экономическими преступлениями на коктейль к Кириному мужу не поедет. Хоть и надеялась. В общем, дружбы семьями не сложилось, а сама Кира звонила с периодичностью раз в два-три месяца, иногда ночью – плакала, что, наверное, муж от нее скоро уйдет, что она его опять видела с какой-то девкой, и тому подобное… Женя ее как могла утешала.