Мое непреклонное сердце
Шрифт:
— Поднимайтесь, — сказала она. — Я помогу вам добраться до вашей комнаты.
Это оказалось не так просто, как она предполагала. Рука Колина тяжело давила на плечи Мерседес, и ей пришлось еще подставить бедро, чтобы он не заваливался на бок. Такой вот далеко не грациозной походкой они с трудом добрались до холла, а впереди как неприступный горный пик возвышалась главная лестница на второй этаж. На полпути к вершине Колин решил, что необходимо передохнуть. Об этом он сообщил Мерседес очень простым путем: он вывернулся из-под ее руки и, поджав под себя ноги, рухнул словно карточный
— Нет-нет, — испуганно сказала она, глядя вниз на беспорядочную копну светлеющих в полумраке волос. — Мы еще не пришли.
Колин поднял на нее глаза. На губах его играла проказливая мальчишеская улыбка. Он ухватился за ее вытянутую руку и слегка потянул. После слабого сопротивления ноги Мерседес сами собой подкосились, и в следующий момент она уже сидела рядом с ним на ступеньке.
— Ну и что же, что не пришли, — сказал он доверительно. — Я иногда здесь сижу.
Мерседес смирилась. Она подумала, что, может быть, ему необходимо передохнуть. Поэтому она не протестовала, когда он просунул свою ладонь под ее руку. Через мгновение до нее дошло, что уже не она его поддерживает, а он подставил ей свое плечо и она на него опирается. Мерседес резко отстранилась от него.
Колин почти незаметным усилием привлек ее обратно к себе.
— Если я могу сидеть, — заявил он, — то вы можете опираться.
— Хорошо, — согласилась она, — но только до тех пор, пока мы не пришли.
Он выслушал ее отговорку с кривой усмешкой. Но она постепенно растаяла. Он расслабился, и его стали одолевать совсем другие мысли. Ему было так приятно возникшее вдруг молчание и то, что Мерседес не попыталась нарушить его ни единым словом. Они будто снова очутились на берегу реки: он со своей удочкой, она с книгой на коленях. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышались нотки покорности и смирения.
— Утром у меня будет чертовски болеть голова, да?
Мерседес не смогла удержаться от улыбки. Можно себе представить, вокруг чего крутятся сейчас все мысли Колина!
— Да, — сказала она. — Я уже об этом говорила.
— Наверное, я об этом от вас и услышал.
Она еще шире улыбнулась.
— Вы, наверное, редко пьете?
— Нет. То есть пью, но не так, как сегодня. Никогда не возникает такого желания.
— А почему же сегодня?
— Возникло такое желание.
— О-о!
Чтобы скрыть неловкость, Мерседес принялась разглаживать на коленях платье. Она оглянулась через плечо на ступени, которые им еще предстояло преодолеть.
— Может быть, мы пойдем?
Обернувшись назад, она обнаружила губы Колина совсем рядом со своими губами. Он смотрел на нее в упор, и его темные глаза заставили ее застыть на месте, будто он удерживал ее лицо руками. Если бы она сейчас заговорила, то коснулась бы губами его рта. У Мерседес заныло в груди от невероятного усилия, которым она задержала дыхание. Пальцы ее судорожно сжались.
Колин поднял голову, и Мерседес облегченно вздохнула. В его сдержанной усмешке можно было прочесть сожаление, но никак не вину. Он встал и помог подняться Мерседес. Теперь, стоя во весь рост, он
— Вы уверены, что уже готовы идти? — спросила она.
— Вы себе даже не представляете, до чего я готов, — заявил он. И когда она неуверенно нахмурилась, он вздохнул:
— Ведите меня, Мерседес!
Они благополучно добрались до спальни Колина, но тот дотянул лишь до кресла у камина и плюхнулся в него.
— Вы что, собираетесь здесь спать? — спросила она.
— Собираюсь.
Он повозился, устраиваясь поудобнее, упал на обтянутую парчой спинку и вытянул вперед длинные ноги. Потом сложил на груди руки и закрыл глаза.
Мерседес смотрела на него в раздумье. Голова Колина уже сейчас была в самом неестественном положении, и утром наверняка он долго не сможет пошевелить шеей. А как ему удалось так искривить спину? Мерседес представила себе, как он будет стонать и чертыхаться, когда проснется. Вот тогда он пожалеет, что не послушал ее советов. Сейчас она могла бы уйти с чистой совестью, зная, что сделала для него все возможное и предупредила обо всех последствиях.
Она уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась в нерешительности. А что, если он станет упрекать ее завтра во всех своих невзгодах? Граф в таких случаях, страдая от последствий попойки, всегда вымещал на Мерседес свое плохое настроение. И не важно, что перед этим все ее попытки уберечь его от излишеств всегда карались физическим наказанием. Граф почему-то считал, что она плохо старалась, а значит, во всем и виновата.
Может, и с капитаном будет та же история? Мерседес опустилась на колени перед креслом и стала снимать с Колина сапоги.
— Что вы делаете?
Разве не ясно, что она делает? Не ясно только одно — будет ли он протестовать?
— Пытаюсь сделать так, чтобы вам стало поудобней.
Он нетерпеливо заворчал:
— Удобней может быть только в луже на дороге. Я, между прочим, сам могу снять свои сапоги.
Она уселась на корточки и стала ждать. Колин поднял ногу и попытался закинуть ее на другую.
Она соскользнула и тяжело ударилась об пол.
— Потом, — сказал он, снова закрывая глаза. Когда Мерседес взялась за его сапог еще раз, он уже не протестовал. Она сняла правый, потом левый. И убедилась, что не зря старалась, когда увидела, как он пошевелил затекшими пальцами и с облегчением вздохнул. Обернувшись назад, Мерседес сдернула темно-синюю накидку с соседнего кресла и накрыла ею Колина. Он что-то пробормотал, не открывая глаз. Мерседес подставила ему под ноги маленькую скамеечку, что стояла под письменным столом. Удовлетворенная своими действиями и тем, что она сделала для него все возможное, она опять собралась уходить.