Мое непреклонное сердце
Шрифт:
Но тут крепкая мужская рука схватила ее за запястье.
— Не уходи! — сказал он,
Она заметила, что он даже не открыл глаза, но каким-то образом нашел ее руку.
— Но где же я тут… — Колин подтолкнул пяткой скамеечку в ее сторону, и она остановилась прямо у ее ног. — Вот здесь.
Мерседес посмотрела сначала на него, потом на скамеечку. Она не знала, зачем это было ему нужно.
— Пожалуйста!
Она села. Спина ее почти упиралась в кресло, плечо слегка касалось его ноги. Колени она подтянула
— Как ты считаешь — нужно выполнять обещания? — спросил он.
Мерседес удивилась такому вопросу. Его пальцы у нее на шее смущали ее и сбивали с толку.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — осторожно ответила она.
— Как ты считаешь — нужно выполнять обещания? — повторил он.
Едва ли это прояснило ей хоть что-нибудь. Вопрос сам по себе был несложен, но зачем он задает его ей?
— Ну, допустим, да, — медленно произнесла она.
— Это дело чести! Не так ли?
Она попыталась повернуться и посмотреть на него, но рука на затылке позволяла ей смотреть лишь строго вперед.
Колин позади нее серьезно кивнул:
— Вот и я так думаю.
Его пальцы зарылись ей в волосы. Шпильки, державшие их, выпали под их мягкими, но настойчивыми движениями. Колин стал медленно расчесывать тяжелые пряди всей пятерней, и они стекали у него с кончиков пальцев словно струи воды.
Такая его забота смутила Мерседес. Она задышала часто и тяжело, ожидая, что вот сейчас его рука доберется до ее затылка и станет ласкать кожу. Из своего опыта она знала, как нежность часто оборачивалась для нее болью. Ожидание бывало иногда более мучительным, чем само наказание. И она с нетерпением ждала, чтобы это поскорее закончилось.
— А обещания самому себе? — продолжал он. Пальцы скользнули ей на затылок. — Как быть с ними?
Слова, кажется, застыли у нее в глотке.
— Я… я не знаю, что вы имеете в виду, — сказала она.
У нее мороз пробежал по спине, когда он шершавыми кончиками пальцев провел по ее коже.
— Это ведь тоже дело чести — сдержать обещание, которое дал самому себе?
Его рука снова погрузилась в ее тяжелые волосы. Темно-шоколадные завитки падали сквозь растопыренные пальцы.
Мерседес показалось, что он разговаривает сам с собой: громко задает себе вопросы и раздумывает над своими ответами.
— Честь для каждого начинается с самого себя, — сказала она осторожно.
Его рука застыла в ее волосах. Мерседес сжалась, втянула голову в плечи, приготовившись к боли, которая, она была уверена, сейчас последует.
Колин вздохнул:
— Я думал, что по этому вопросу мы могли бы сойтись во мнении.
Рука его бессильно
Мерседес ждала. От напряжения у нее разболелись плечи. Шея затекла, а сердце неприятно громко стучало в груди. Она медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него. Она не увидела никаких видимых признаков напряжения: ни нахмуренного лба, ни сжатых челюстей. Лицо его казалось таким же расслабленным, какое бывало у него во время сна, но Мерседес чувствовала по его дыханию, что он не спит. Когда она попыталась подняться, чтобы уйти, его глаза немедленно открылись.
— Ты сегодня все время чего-то боишься, — сказал он, рассматривая ее своими безжалостными черными глазами. — Что, ты куда-нибудь торопишься?
— Я… нет, никуда, — растерялась она. И тут же пожалела о своей нерешительности, потому что он посмотрел на нее внимательным, испытующим взглядом.
— То есть, — поправилась она, — я хотела бы лечь в постель.
Колин тут же согласился:
— Конечно!
Он встал на ноги сам, помог подняться Мерседес и легонько подтолкнул ее в направлении постели.
— Я имела в виду собственную постель, — сказала она.
— А я имел в виду свою.
Мерседес через плечо посмотрела на него.
— Хорошо.
Отвернувшись и наклонив голову, она стала развязывать пояс своего платья. Она хотела сбросить его прямо на пол, но Колин подхватил его и аккуратно повесил на спинку кресла у письменного стола. Он смотрел, как она снимает покрывало. Но вместо того чтобы лечь под одеяло, она пристроилась на самый краешек постели и упрятала ноги под кровать. Он был уже не так пьян, чтобы не заметить, что все в ней напряжено до предела.
Утомленная его постоянной слежкой, Мерседес гордо подняла подбородок.
— Давайте быстрее кончать с этим, — холодно сказала она.
Брови Колина удивленно поползли вверх, а в глазах появилось недоумение, которое трудно было бы разыграть.
— С чем кончать? — удивился он.
Она беспомощно взмахнула руками, пытаясь подобрать слова.
— С тем, что вы собираетесь делать.
— Я собираюсь раздеться.
Руки ее беспомощно упали, при этом левая задела лежавшую рядом подушку. Совершенно независимо от ее сознания пальцы Мерседес вцепились в ее угол. Быстрым движением она подняла ее и, замахнувшись, метнула в сторону Колина.
Чуть не упав от изумления, Колин отпрянул назад. Это было посильнее смеси из виски, портвейна и шотландского бренди. Он поймал подушку у живота и, восстановив равновесие, отшвырнул ее в ноги кровати.
— Что ты делаешь? — удивленно воскликнул он, не собираясь сдавать позиций. — Ты меня специально хочешь разозлить?
И когда он задал этот вопрос, ответ напросился сам собой. Удивление в его глазах сменилось пониманием. Сразу снизив тон, он сказал на этот раз самому себе: