Мое побережье
Шрифт:
Худшая пара часов в моей жизни.
Я оставила стакан с соком на кухне, удаляясь вслед за Барнсом на веранду. О том, чтобы «украсть» по пути со стола кусочек какого-нибудь десерта, не шло и речи — кусок в горло не лез.
Старк танцевал с каждой подвернувшейся под руку девицей.
Лапал их за бедра, прижимал к себе, заискивающе улыбался и что-то нашептывал на ухо.
Я подталкивала Барнса в лопатки, боясь в любую секунду сорваться и дать волю эмоциям, подтверждая распространенный стереотип «все девчонки — плаксы». Самолюбие оказалось не просто задето — разбито, втоптано в
За пару часов я поняла несколько истин: на улице с наступлением ночи становится порядком прохладно; если скрестить руки на груди, то не придется краснеть от осознания, что по коже бегут мурашки, а ткань сарафана — слишком тонкая, чтобы скрыть детали, не предназначенные для чужого взора; шлюхи мужского пола существуют. Да прости меня господи за сие мракобесное сквернословие.
Нужно быть отъявленной мазохисткой, чтобы полюбить одну из них.
Я не заметила, как замолчала на неопределенный промежуток времени, задумываясь и выпадая из реальности, — не очень прилично по отношению к моему собеседнику, — и посему вздрогнула от неожиданности, когда моего плеча коснулась чужая ладонь.
— Ты замерзла, — констатировал Барнс, бегло очерчивая пальцами линию руки до локтя. — Не хочешь пойти потанцевать?
Единственное, чего я хочу: вооружиться крупным валуном и зайти с головой под воду, оставаясь там до той поры, пока последние пузырьки воздуха не расчертят волнующуюся поверхность моря.
Из подрагивающих от прохлады губ вырвалось равнодушное:
— Можно.
Барнс взял меня за руку, ведя по направлению к входной двери.
Нет, я не дура и прекрасно понимаю, какое значение приобретает факт общения с тобой лица мужского пола на подобной вечеринке. В узких кругах об этом говорят: «склеил». Сначала он обнимает тебя за талию, а через пару минут толкает в незапертую комнату и скользит руками под юбку. Всем знакомая ситуация. Классика жанра.
Я не собиралась напиваться настолько, чтобы перестать воспринимать окружающую действительность и, неспособной к сопротивлению, оказаться в постели с Баки Барнсом. У меня есть голова на плечах и язык, умеющий выражать протест. А эта танцевальная «прелюдия»…
Черт с ней.
Подвыпивший новый знакомый — меньшее из зол, что меня волновало на данный момент.
Когда мы оказались в гостиной, то обнаружили, что верхнее освещение погасили. Желтоватые полоски света мазали кухню, и тусклое свечение бра освещало верхние ступени на второй этаж. Местами проглядывались огоньки вспышек — кто-то снимал танцы на камеру телефона.
На самом деле, здесь было очень весело. Возможно, я бы уже давно смеялась, склонив вперед корпус и цепляясь за плечи Баки, соглашалась выпить на брудершафт и позволяла этим рукам ловким движением сдергивать тоненькие лямочки сарафана в уединении темной комнаты, и мне не пришло б в голову сожалеть о содеянном. А, быть может, у меня был бы занудный парень, запрещающий мне посещать подобного рода тусовки под угрозой разрыва отношений, и сим вечером я бы сидела у себя дома, читая тошнотно-романтичную книжонку и думая, что его контроль на грани маразма — естественно
Все было бы иначе, если б в моей жизни однажды не появился он.
Если бы мама не увлеклась плетением двух косичек на моей голове, кексы в духовке бы не подгорели. Если б еще юный и ретивый Снежок не запрыгнул на стол, сбивая со стола тарелку с печеньем и рассыпая единственное лакомство к чаю по полу, маме бы не пришлось печь эти самые кексы.
Пока она занималась устранением кулинарного конфуза и уговаривала папу сходить в магазин, я под шумок выскользнула на улицу.
Летнее солнце палило во всю, однако это не помешало мне разглядеть на площадке яркую красную кепку мальчишки, возящегося с большим игрушечным грузовиком.
Глупость.
Я подняла взгляд, неожиданно встречаясь с глазами Тони. Пристальные. Темные. Он прижимался к очередной девице, зарывался пальцами в ее волосы на затылке.
Эффект бабочки.
Сделать вид, что мне плевать, оказалось неожиданно легко — видимо, сыграл фактор обиды.
Только душу драли кошки. Топтались, выпуская когти, затевали протяжную мяукающую песнь, и эта незримая вибрация проносилась по венам, выкручивала кости. Так, что от бессилия самой хотелось взвыть.
Нельзя себе даже представить, сколько тупого отчаяния, сколько неспособности жить умещается в душах людей.
Небеса смеялись над нами навзрыд.
Я поддалась Баки, ненавязчиво притянувшему меня за талию ближе, и неловко уперлась ладошками в грудную клетку. Повезло с существенной разницей в росте — не пришлось паниковать от близости его лица. Не зная, что делать, зацепилась пальцами за его предплечья и принялась до боли всматриваться в толпу, где исчезли родные темные вихры.
У него, и правда, божественные руки. Моя кожа никогда и близко не становилась такой гладкой и нежной, выдави я на запястья хоть добрую горстку увлажняющего крема.
Просто это были не те руки.
Танцевать, не говоря друг другу ни слова, глядя при этом куда угодно — только не на него, казалось странным. Я пыталась разобрать язык, на котором звучала проигрываемая песня; для французского он был слишком «не картавым». Итальянский? Чересчур грубо. Португальский… нет. Наша соседка постоянно обвиняла своего мужа на родном говоре, и по прошествии стольких лет иноземную речь данной географической точки я уже ни с чем не спутаю. Явно не испанский, который я бы узнала сразу. Быть может, румынский? Приятный мужской голос мелодично воспевал некую героиню и героин.
Баки Барнс был привлекательным парнем. Но Баки Барнс не был Тони Старком.
Из музыкального транса нас одновременно вырвало сметенное: «Простите, что отвлекаю». А, повернув голову, я едва инстинктивно не вырвалась из кольца объятий; отчего-то настигло чувство стыдливости.
— Я только хотел сказать, что уезжаю, — проговорил Брюс, мимолетно покосившись на наручные часы и взмахивая телефоном, как бы указывая направление, в коем собирается двинуться.
— Уже? Погоди, — легкое опьянение и расплывчатость сознания временно отошли на второй план. — Извини, я сейчас вернусь, — я растерянно дернула Барнса за пуговицу на рубашке, ощущая себя жутко не в своей тарелке.