Мое побережье
Шрифт:
Это называется истерикой?
— Что? Вполне естественное любопытство.
Воистину: и смех, и грех.
— Откуда я знаю? Мне не с чем сравнивать.
— Ну, на пальцах покажи, хотя бы примерно, — не унималась эта бесцеремонная девчонка.
Я хмуро покосилась на нее.
Он большой? В голове словосочетание стыдно прокручивать, не то, что пытаться вспомнить. Ох, нет, не стоило начинать об этом думать; в горле стало привычно жарко, и я поспешила нервно закусить пересохшую губу.
Только если напрячь память о том зимнем вечере, когда…
О, господи.
—
— Ты переспала с Тони Старком и не помнишь, какой у него член?
— Я же не разглядывала его! — абсурдность ситуации и собственные раздраженные интонации отчего-то вызвали волну короткого смеха. — Боже. Не верится, что говорю о таких вещах. — Я рассеянно облизнула губы, внутренне краснея от слов, еще не произнесенных: — Ну, у нас получилось не с первого раза.
Наташа придирчиво сощурилась, думая о чем-то, мне не ведомом. И лучше бы она оставила собственные умозаключения при себе, ибо от ее следующей реплики я зарделась:
— Нормальный, значит, — вынесла она вердикт и весело хмыкнула, когда я недовольно вздохнула и отодвинулась от нее подальше, подтягивая к груди и обхватывая коленки. — А в толщину?
— Нат!
Она рассмеялась.
— Прости, конечно, что шучу, но это такая шикарная возможность над тобой подтрунить.
Я не удержалась и вернула ей теплую улыбку. Пусть и разреветься с каждой секундой хотелось все сильнее. Пусть такой эмоциональной нестабильности я не испытывала очень и очень давно.
— Хочешь, с Барнсом тебя сведу? Для сравнения, — продолжала она говорить. — Он хорош.
— Даже спрашивать не буду, откуда такие познания.
Наташа тихо хохотнула.
— Нет, ничего личного, на самом деле. Он классный в отношениях. Я знаю его, потому что он очень долго встречался с одной моей знакомой, и все было достаточно серьезно, но, когда они расстались, он пустился во все тяжкие, — она задумчиво повела плечом. — И, видимо, до сих пор не хочет останавливаться. Ты на нее, кстати, чем-то похожа, — прямой взгляд светло-зеленых глаз. — Она тоже была рыженькой. Так что, все может быть, — игривые нотки, которые невозможно игнорировать с тоскливой миной.
— Уволь. Я не ищу новых знакомств.
— Или со Стивом, на худой конец. Хотя, почему на худой? Там такой тихий омут…
Я весело фыркнула и шутливо запустила в нее подвернувшимся под руку жирафом Кристофером; Нат с улыбкой поймала его.
— Избавь меня от деталей. Мне еще на выпускном ему в глаза смотреть придется.
— Тем более! Секс на выпускном — классика.
— Сколько тебе было, когда ты лишилась девственности? — нет, мне правда интересно.
Только я слишком поздно спохватилась над формулировкой вопроса, прозвучавшего чрезмерно грубо. Однако Наташа задетой до глубины души не выглядела — она нахмурилась и прикусила щеку, словно освежая в памяти события одной ей известной давности.
— Шестнадцать, — наконец, с уверенностью выдала она.
Проклятый язык не удержал и следующую фразу:
— Вы с Брюсом были вместе?
Фразу, которая не должна была звучать в этой комнате.
Я заметила, как она опустила глаза
Я не успела извиниться и стушеваться, закрывая тему, переводя разговор в другое русло.
— Нет, — она рассеянно обвела пальцем линию шва на покрывале. Уголки губ опустились, и больше ее лицо не трогала напускная беспечность. Лишь тихая, глухая печаль. — Не сложилось.
— Но вы же долго встречались.
Разве это не входит в список чего-то… «обязательного», «полагающегося»? В качестве разумеющегося витка и новой ступени отношений?
На сей раз она самую малость повеселела по-настоящему.
— Потому что Брюс — не мудак на байке.
***
Может, это, в самом деле, правда — все изречения на тему того, что цветовая гамма помещения влияет на уровень нашей возбудимости?
Я испытывала напряженное дежавю, нервно скользя взглядом по красно-белой плитке маленького кафе, недалеко от района моего и Хогана проживания.
Все те же прибитые к стенам виниловые пластинки и рамочки с плакатами Элвиса Пресли.
Мы сидели вдвоем в неприятно пищащей тишине, кою словно бы оказывалась неспособной заглушить старая добрая «Roll Over Beethoven» с вокалом легендарного Пола Маккартни, при прослушивании которой у меня всегда автоматически подергивалась нога.
Сейчас же коленки будто приросли друг к другу под маленьким квадратным столиком. Слишком маленьким, чтобы беспечно ими ерзать — не дай бог, заденешь его.
Старк даже не улыбнулся в порядке флиртующей привычки официантке, которая в свои двадцать шесть выглядела на шестнадцать и так, словно застряла в прошлом десятилетии — по крайней мере, если судить по выкрашенным в почти белый оттенок волосам, заколотой на макушке челке и подведенным снизу глазам, что казалось пиком моды как минимум в две тысячи седьмом году. Не исключено, что с тех далеких пор она здесь и работала. По крайней мере, я помнила Джуди большую часть своей сознательной жизни.
Тони так пристально пялился в окно, что, наверное, подскочил бы на месте, если б его внезапно хлопнули по плечу.
Наше мороженое несли чересчур долго. Просто непозволительно. Или это только мне так казалось; я покосилась в сторону круглых настенных часов и с трудом удержала тяжелый вздох, осознав, что это время ползет с убийственной медлительностью.
Едва Наташа покинула пределы моей комнаты (а просидели мы вместе ни много ни мало до четырех часов, незапланированно и беспечно потратив весь день за разговорами или уютным молчанием: мы заказывали пиццу, валялись на кровати, перемывая все существующие в природе кости мужскому полу, без слов лежали рядом и наслаждались тишиной, и к концу нашего удивительного времяпровождения решили посмотреть «Цыпочку» — фильм, который Наташа, как она призналась, могла пересматривать бесконечно, и который ни разу прежде не видела я), я удосужилась проверить входящие сообщения да наткнулась на череду вопросительных: «Как ты?», «Пеппер?», «Ты решила мне больше не отвечать?», «Пошли гулять?».