Мое собачье дело
Шрифт:
И вот она уже почти стала той самой актрисой, оказавшись на той же самой сцене. Роль была заезженной, театр провинциальный, режиссер посредственный. И холод, какой-то холод прошелся у ее сердца. Она обернулась и увидела себя, стоящую за туманным стеклом. Себя. Разочарованную, маленькую, плачущую девочку. Она водила пальчиками по стеклу, пробовала его на вкус, всматривалась.
Неужели мать права?
Нет! Когда у меня родится дочь, а это будет только дочь, я никогда в жизни не скажу ей плохого слова. И никогда не подниму руки. И… обязательно расскажу ей о летающих от счастья и любви людях. Возможно ли летать играючи, притворяясь? Обманывать время, обманывать силы всемирного
Любовь Алексеевна вернулась из мира воспоминаний на кухню питомника и услышала, что Таня что-то увлеченно рассказывает Воеводину. То ли об оборотнях в Геленджике, то ли о монстрах в Анапе, где обитали ее многочисленные родственники:
– … и тогда это запрыгнуло на багажник и начало царапать крышу. Скрежет стоял ужасающий. Гена перекрестился, наспех пристегнувшись ремнем безопасности, резко нажал педаль тормоза. Машина завизжала, и вместе с ней завизжало что-то на крыше его «Калины». Оно полетело вперед, покатившись кубарем по асфальту. В дальнем свете фар её хорошо можно было разглядеть. Она встала, покачиваясь, и аккуратно переступая, отошла на обочину. Повернулась лицом к нему и подняла голову.
– Ты правда веришь в такие истории? – усмехнулся старший кинолог.
Но Татьяна, не обращая внимания на упреки начальника, увлеченно продолжила:
– И тут мой родственник Гена направил свою «Калину» на девушку-монстра. Машина сильно ударила ее, и она кубарем улетела в канаву. Гена вновь перекрестился. Машина заглохла. Парень выругался и осторожно открыл дверь. Он вооружился массивной монтировкой и, хлопнув исцарапанным багажником, выкрикнул в ледяное безмолвие южной непроглядной ночи… мол, эй, где ты там… выходи, тварь! Затем он выдохнул и, развернувшись, направился к машине. На месте водителя сидела… она. Геннадий выронил монтировку из трясущейся руки и заплакал. Вот клянусь, все именно так и было!
– Брехня, – рассмеялся Воеводин. От его звучного смеха в вольерах на улице залаяло несколько собак.
Таня встала и направилась к паровому котлу. Молча открутила задвижку и осторожно приподняла массивную крышку, выпуская струю ароматного пара. Кухня наполнилась запахом отварной говядины. Взяв деревянную лопатку, девушка начала с усилием перемешивать овсяную кашу с мясом. Весло в ее руках неспешно касалось дна скороварки, производя монотонный глухой звук. Длилось это около минуты. Наконец Воеводин не выдержал:
– Да прекрати ты ее дергать, она еще не заварилась!
Таня вынула весло и начала так же монотонно обстукивать его о край пароварки.
– Да ладно, верю, верю я в эту тряхомудию. Ты это хотела услышать?
Старший кинолог нервно извлек из мятой пачки сигарету и вновь закурил, выпуская в окно сизую струю своего негодования.
– Какая интересная история! – удивленно воскликнула Люба, пытаясь разрядить ситуацию. – Николаич, лучше расскажи об этом раритете твоего бати.
– Этот магнитофон давно сломан, даже не включается, я притащил его сюда ради памяти об отце, – отмахнулся старший кинолог. – Он сначала в комнате у нас с женой стоял, потом она его на балкон вынесла, и он служил подставкой под цветы. А потом она решила его утилизировать. Мне как-то жаль стало выбрасывать, вот сюда и притащил.
– Включается, – не согласилась с ним Люба, – я сама слышала и не раз. Только он не сам по себе, его включает гипсовый пионер.
Таня включила воду, начав
– Да это все сказки, брехня, – Воеводин равнодушно махнул рукой в сторону женщины.
Люба бросила нож на доску и, для уверенности подбоченясь, заявила:
– А вот и не сказки. Когда-то еще в советские годы, когда этот питомник только открылся, в самом начале аллеи, идущей от конечной остановки общественного транспорта, была установлена кованая ограда. Ее остатки можно и сейчас наблюдать там же. За неимением ухода она просто развалилась с годами, превратившись в ржавую труху. Слева и справа на входе стояли две бетонные тумбы, на которых было установлено два памятника: пионеру с овчаркой и девушке с веслом. На груди гипсового пионера висел почему-то не пионерский барабан, а небольшая флейта на тоненьком шнурке. А овчарку кто-то из местных ради шутки покрасил кузбасслаком в черный цвет.
– Эти тумбы до сих пор там стоят, я видела, – подтвердила Татьяна, морщась от ледяной струи из-под крана.
– Ну стоят, и что с того? – скривив недовольную гримасу, переспросил старший кинолог.
– Когда началась перестройка, на питомник приехало новое военное начальство. Увидев мальчика с собакой и эту с веслом, проверяющий распорядился убрать «советских динозавров». Гипсовые статуи сняли и закопали неподалеку от конечной остановки: прямо в овраг кинули и зарыли землей.
– Не пойму, при чем тут старый магнитофон на бобинах? – спросила Таня.
– А при том, что через сорок дней после того, как их закопали, из-под земли зазвучала музыка. В поселке, что примыкает к трассе с противоположной стороны от питомника, жители начали слышать флейту. И в лесу по всей округе тоже: пойдет какой-нибудь старичок по грибы и слышит, как из-под земли кто-то как будто на этом инструменте играет.
– Ну-ну, – язвительно цокнул языком Воеводин, – обхохочешься!
– Это было бы смешно, если бы не было так грустно, – продолжила Люба. – Даже к священнику обращались, к отцу Симону, он тогда только принял недавно построенный храм в поселке. Тот, зарядив свое кадило, ходил по кургану, где статуи зарыли, и бубнил что-то себе под нос. А флейта ему подпевала. Мракобесие. Кстати, его, кажется, звали Антошка.
– Кого, гипсового пионера? – глупо спросила Таня.
– Тьфу на тебя. Священника нашего. Его в миру звали Антоном, а фамилия то ли Шатунов, как у певца популярного, то ли Медведев, не припомню. Он еще в милиции ранее служил, здесь же в поселке. Правда, недолго. Потом то ли людей пробовал лечить, то ли черной магией промышлял. Давно это было.
– И что же, что дальше было? – Таня насухо вытерла весло и присела у раковины на стульчик.
– Жители поселка решили от греха подальше достать статуи. Собралось человек десять мужиков с лопатами. Вот только гипсового пионера с овчаркой там не было. Девка с веслом нашлась, а пионера как корова языком слизала. С тех пор он на флейте из-под земли играть перестал, а вот магнитофон этот старый включает. И еще поговаривают, что он проклял всех, кто работает на этом питомнике.
– И как же? – стараясь развеять мистическую атмосферу, спросил Воеводин.
– Снами и воспоминаниями, – загадочно прошептала Любовь Алексеевна.
– Это совпадение, – не согласился старший кинолог.
– В наших снах и воспоминаниях нам видится истинная суть вещей. И животных…
– Еще и животных приплела.
– Мы прокляты тем, что иногда гипсовый пионер позволяет нам понимать их: кошек, собак, птичек, рыбок. Видеть мир так, как он устроен на самом деле Богом.
Воеводин затушил очередной окурок и издевательским тоном спросил: