Мое!
Шрифт:
Она повернула за угол и оказалась шагах в двадцати за спиной у бабы-легавой с «уоки-токи», идущей в ту же сторону. У Мэри екнуло сердце, она шагнула назад, чтобы ее не могли увидеть, и на пару минут застыла, давая легавой время смыться. Она выглянула снова — коридор был чист. Мэри опять двинулась к лестнице. Глаза ее рыскали во все стороны, проверяя двери по обеим сторонам коридора, все чувства ее обострились, но кровь оставалась холодной. Время от времени доносились голоса, но больше никто не появлялся. Наконец она дошла
Проходя мимо первого этажа, она напоролась на очередное осложнение: вниз спускались две сестры. Она снова натянула налицо улыбку, две сестры улыбнулись в ответ и кивнули, и Мэри спокойно прошла мимо, только ладони взмокли. Появилась дверь с большой цифрой «Два». Мэри вошла в нее, скользнув взглядом по черной изоленте, придерживающей язычок замка, чтобы тревога не сработала. Она была в родильном отделении, и кроме нее, никого не было в коридоре от лестницы и до поворота к сестринскому посту.
Мэри услышала тихий звон и решила, что это кто-то вызывает сестру. По коридору, как вой сирены, плыл детский плач. Теперь или никогда. Она выбрала палату 24 и вошла с таким видом, будто была хозяйкой всей больницы.
В постели сидела молодая женщина, кормившая грудью новорожденного. На стуле рядом с кроватью сидел мужчина, следивший за этим процессом с неподдельным интересом. Они оба обернулись к вошедшей в комнату шестифутовой сестре, молодая мать улыбнулась и сказала:
«У нас все просто отлично».
Мужчина, женщина и ребенок были черными. Мэри остановилась. Потом сказала:
— Я вижу. Просто хотела проверить.
Она повернулась и вышла. Не годится привозить Лорду Джеку черного ребенка. Она прошла через коридор в палату 23 и обнаружила там белую женщину в постели, разговаривающую с молодой парой и мужчиной средних лет, а по всей палате стояли букеты и воздушные шарики. Ребенка в палате не было.
— Привет! — сказала молодая мать. — Как вы думаете, можно мне принести ребенка?
— Не вижу, почему бы и нет. Сейчас за ним пойду.
— Эй, а вы дама мощная, правда? — спросил мужчина, сверкнув в улыбке серебряным зубом.
Мэри улыбнулась ему в ответ, но глаза ее остались холодны. Она повернулась, вышла и направилась к двери с голубым бантом и номером 21.
Она начала нервничать. Если и здесь не выйдет, то можно считать задание проваленным.
Она вспомнила Лорда Джека, который ждет ее у Плачущей леди, и зашла внутрь.
Мать спала, прижав к себе ребенка. На стуле у окна сидела пожилая женщина и вышивала.
— Привет, — сказала женщина, сидевшая на стуле. — Как жизнь?
— Спасибо, чудесно. — Мэри увидела, что мать открывает глаза. Ребенок тоже зашевелился, его веки затрепетали и приоткрылись, и Мэри увидела, что глаза у мальчика светло-голубые, как у Лорда Джека. У нее подпрыгнуло сердце. Это карма.
— Ой, я задремала. — Лаура моргнула, пытаясь разглядеть
— Время взвешивать ребенка, — сказала Мэри. Голос прозвучал чуть напряженно, и ей пришлось им овладеть. — Это займет всего минуту.
— А где папа? — спросила Лаура у матери.
— Он спустился купить новый журнал. Ты же знаешь, он без чтения не может.
— Разрешите, я возьму ребенка взвесить? — Мэри протянула руки, чтобы его взять.
Дэвид просыпался. Первой его реакцией был открыть рот и тоненько, высоко заплакать.
— Кажется, он опять есть хочет, — сказала Лаура. — Нельзя ли мне его сперва покормить?
«Слишком большой риск — может войти настоящая сестра», — мелькнула мысль у Мэри. Все с той же улыбкой она сказала:
— Это недолго. Давайте сразу, чтобы не тянуть с этим.
— Ладно, — сказала Лаура, хотя ей не терпелось его покормить. — Я вас прежде не видела.
— Я работаю только по выходным, — ответила Мэри, протягивая руки.
— Тише, тише, не плачь, — сказала сыну Лаура. Поцеловав его в лобик, она ощутила персиковый аромат его плоти. — Ах ты мой драгоценный, — сказала она и неохотно положила его сестре на руки. Тут же ей захотелось выхватить его обратно. У сестры были большие руки, и Лаура заметила у нее под ногтем темно-красную кайму. Снова посмотрела на табличку. Лейстер.
— Вот и мы, — сказала Мэри, качая ребенка на руках. — Вот мы и пойдем, мой сладкий. — Она пошла к двери. — Я сразу принесу его назад.
— Поосторожнее с ним, — сказала Лаура. «Руки бы ей вымыть», — подумала она.
— Не сомневайтесь.
Мэри уже была почти за дверью.
— Сестра! — позвала Лаура.
Мэри остановилась на пороге, ребенок продолжал плакать у нее на руках.
— Вы не могли бы принести мне апельсинового сока?
— Конечно, мэм.
Мэри отвернулась, вышла из палаты и увидела, что черный отец из палаты 24 идет по направлению к сестринскому посту. Она положила ребенку палец в рот, чтобы он не кричал, прошла на лестницу и спустилась по ступенькам.
— У нее руки грязные, — сказала Лаура матери, заметила?
— Нет, но это самая крупная женщина, которую видели мои глаза. — Она увидела, как Лаура, устраиваясь на подушках, вздрогнула от внезапной боли. — Как ты?
— Похоже, о'кей. Слегка еще побаливает. На самом деле ей казалось, что она родила мешок затвердевшего цемента. Во всем теле ныло и болело, мышцы бедер и спины подергивало судорогами. Живот уже не разбухал, но она вся еще была обвислой и полной жидкости. Тридцать два шва между бедрами, где доктор Боннерт разрезал плоть ее влагалища, чтобы дать Дэвиду проход, были источником постоянного раздражения.