Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы

Шуф Владимир

Нежная и прекрасная Сальге, этот клад аги Хапланджика, добытый им с трудом и большими затратами на калым и подарки, был скрыт и погребен в стенах его гарема уже третий год. Здесь семнадцатилетняя Сальге распустилась, как бархатистый цветок сераля, весь обрызганный росой фонтанов, медленных и журчащих, весь напоенный медом и благоуханиями. Точно одалиска дальнего Востока, воспитанная для неги, любви и страсти, Сальге была олицетворением тонких и жгучих наслаждений, созданных чувственной фантазией магометанина. Ее пушистые волосы, которые мусульманки оставляют только на голове, ее розовое изнеженное тело, надушенное мускусом, ее азиатская походка, с несколько откинутым назад станом -- раздражали и дразнили воображение. Маленькая и грациозная, с мягкими движениями, она напоминала белоснежную, ангорскую кошечку, лениво греющуюся на солнце, полузакрыв глаза и свернувшись клубком на низких диванах гарема. Прирученная и вместе с тем дикая по натуре, ласковая,

но чуждая привязанностей, она покорно повиновалась своему ходже, толстому супругу. Арслан-Аге Хапланджику, купившему ее у ее родных. Это была ее обязанность, ее этому учили, ее могли бить за неповиновение. Толстый ага умел польстить ее женскому кокетству и тщеславию, покупая ей дорогие наряды, которыми она могла похвастаться перед подругами, которые так оттеняли и увеличивали очарование, когда она любовалась собою в зеркала и прозрачную воду бассейнов. Она сама улыбалась тогда своей красоте. Пунцовые шелковые шальвары так ловко охватывали до щиколотки ее стройные ножки, а полные бедра и тонкая талия были так красиво стянуты узким зеленым бешметом из мягкого бархата! Пестрый тюрбан увенчивал ее чудную головку. Множество золотых монет блестели на ее груди и шее. Браслеты, кольца, драгоценные каменья -- все это были подарки ее аги, -- как же не слушаться его? Но он злоупотреблял этим повиновением. Он слишком широко пользовался правами, данными ему изречением Корана: "Жены ваши -- ваше поле. Ходите на него, как хотите". Если бы не богатство, которого она боялась лишиться, она давно пожаловалась бы мулле и попросила бы развода. Такие жалобы татарских жен не редкость в Крыму. Магомет требует публичного избиения туфлями на площади людей порочных, но тайны гарема трудно разоблачаются. Бедная Сальге, не решаясь противоречить мужу, часто ненавидела его. Вот что заставляло ее искать счастья, которого она не знала, и потихоньку впустить в свой великолепный сераль незнакомого ей, но красивого и смелого Айваза. Она отомстила своему ненавистному аге изменой и бесчестием. Если бы он только знал, что происходило в эту ночь в его строго охраняемом гареме за каменной стеной, ключ от калитки которой хранился у него под подушкой. Но ключ был украден, калитка отперта, а сам Ага Хапланджик крепко спал и видел очень глупый сон: ему снилось, будто от его любимой лошади темно-караковой масти и вороного жеребца его конюшни, родился несуразный рыжий жеребенок, совсем ни в отца, ни в мать!

Низко стояла луна над горизонтом, потемнело небо, ярче блеснули звезды, а в густом саду, за стеною гарема все еще звучали сладкие поцелуи. Немолчно стрекотали цикады, перекликались ночные совки, шуршали цветы и травы, словно стараясь заглушать нескромные звуки лобзаний и влюбленный шепот. Старый тополь добродушно кивал головой, как будто хотел сказать: "Все это бывало, бывало!", а маленькие фиалки завистливо посматривали своими лиловыми бархатными глазками куда-то в темный уголок сада. Краснела одна большая алая роза, да и то не от девственной стыдливости, которой ей всегда недоставало.

– - Как я испугалась, когда тебя понесла лошадь!
– - говорила молодая мурзачка, ласкаясь к Айвазу и откинув чадру.

– - А ты разве видела?

– - Я смотрела из окошка. Мой ага приказал бы забить его коврами, если бы узнал это! Она рассмеялась. Айваз взял своими грубыми ладонями ее белое, словно точеное, личико и повернул к месяцу. Большие глаза вспыхнули, как синие звезды, жемчугом блеснули зубы, полуоткрытые улыбкой...

– - Хороша ты, милая, джаным! Уйдем со мною! У меня, там, за горами, есть свой дом, и дорогие кольца, и мягкие ковры... Я увезу тебя на своем коне, и никто не догонит нас.

– - А если Алим нас сбросит? Ты, джигит, и один еле усидел на нем.

– - Не смейся... С тобой мне и речка, и овраги нипочем. Как ветер, перенесу я тебя через скалы и кручи... Твой старый ага не будет больше целовать тебя... Айваз прижал к сердцу свою красавицу... Серебряный пояс ее упал в траву, брякнув застежками... Сальге вздрогнула.

– - Нет, нет, любимый... пора... рассветает скоро... Ага проснется, что тогда со мной и с тобой будет?

– - Поедем!

– - Перестань... Лучше потом увезешь меня, джигит. А то видишь: ночь проходит, теперь уже поздно...

– - Я люблю тебя. Скучно будет мне одному, розовая гвоздичка, не забыть мне этой ночи, этого сада... Послушай меня, поезжай со мной!..

– - Ах!.. Вот и на дворе что-то стукнуло... Пастухи уже встают. Уходи, уходи скорей... Я запру калитку.

Сальге больше не слушала ни просьб, ни увещаний Айваза, она увлекла его к дверям калитки и вытолкала почти силой. Торопливо бросилась она к дому, но какая-то тень заступила ей дорогу.

– - С кем ты была в саду?
– - спросил Аби-Булат подходя к ней.

Сальге, перепуганная и дрожащая, не отвечала. Аби-Булат грозно посмотрел на нее и молча пошел из сада.

Айваз, подойдя к флигелю, увидел двух своих лошадей уже оседланными. Он еще вчера с вечера приказал слуге привязать их на чунгур во дворе, чтобы выехать как можно раньше и никого не тревожить.

Алим, привязанный рядом с другой лошадью, был спокойнее, но все же стал пятиться, увидев чужого. Айваз осмотрел подпруги своего коня, сел в седло и, взяв Алима на длинный чунгур, повел его в поводу. Выезжая в ворота и съезжая с пригорка, молодой мурза несколько раз тоскливо оглядывался на дом Арслан-Аги, но окна гарема были темны и пусты. Там, казалось, все спали, не колыхались узорные занавески, не приподнимала их белая ручка, и никто не посылал Айвазу прощального привета. Айваз вздохнул и понурил голову. Кругом рассветало, скалы и долины светлели, а в сердце его все еще отдавался сладкий шепот ночи, и бродили неясные сумерки. Чудилось Айвазу, что нежные руки обвивают его шею, он оглядывался назад, но там уже не было видно ни дома, ни знакомой усадьбы, и только огромные, голые камни, поросшие мхом и молочаем, подымались сплошной стеной.

То были холодные скалы, иззубренные утесы горной пустыни, среди которых так одиноко, так грустно сердцу, жаждущему любви и счастья... Но вот серый, тяжелый гранит озарился розовым светом зари... Яркая, утренняя звезда, точно прощальный взор, горящий слезами разлуки, печали и сожаленья, блеснула над зубчатым хребтом горных вершин и, исчезая, послала свой угасающий луч Айвазу. "Сальге! Сальге!" -- крикнул Айваз, и скалы глухо отозвались ему. Встревоженный орел, распластав крылья, взлетел из ближнего кустарника и царственным полетом поднялся в поалевшие торжественные небеса. Белые туманы, выходя из ущелий, собирались в легкие облачка и стадами улетали на запад. Уже веял ветерок рассвета, и золотая полоска зари на небосклоне обозначала приближающийся день. Скоро южное солнце, ослепительное и великолепное, поднялось из-за синей гряды дальних гор и обожгло своими огненными стрелами камни, цветы и деревья.

Айваз пробирался по скалам над крутыми глубоким обрывом, на дне которого еще дремали ночные тени, не рассеянные лучами солнца. Вдруг Алим радостно заржал. Айваз обернулся. С поднятой головой, настороженными ушами и раздутыми ноздрями дикий конь был так великолепен, что по лицу Айваза расплылась широкая улыбка, восхищения и удовольствия. Мурза сам не заметил, как образ прекрасной Сальге, о которой он вздыхал полчаса тому назад, незаметно стушевался и уступил место своему неожиданному сопернику. Айваз думал теперь только об одном Алиме. Дети и простые, несложные души людей, близких к состоянию первобытному, живут настоящим. Прошлое для них смутно и оставляет по себе недолговременное впечатление. У них почти нет воспоминаний, и только ближайшие факты, события, ощущения занимают все их внимание. Зато как сильно чувствуют они настоящее! Какою болью и радостью оно отзывается в их нежном и юном сердце! Размышление еще не отравляет их тонкой впечатлительности, их непосредственного и сильного чувства. Они живут в действительности, чуждые фантасмагорий и обмана, создаваемых воображением. Они могут быть счастливы... Айваз потянул к себе за повод Алима, чтобы посмотреть на него поближе, но конь остановился, как вкопанный. Он обернул свою красивую голову назад и звонким ржанием ответил на другое, дальнее ржание, которое раздалось за горой. Айваз скоро услышал приближающийся топот лошади и увидел всадника, неистово скакавшего по горной тропинке... Он узнал Аби-Булата.

– - Тохта, стой!
– - закричал молодой мурзак Айвазу.

Айваз, чуя недоброе, остановился, и рука его невольно сжала рукоятку кинжала. Аби-Булат, весь раскрасневшийся, со сверкающими глазами, подскакал к Айвазу и схватил за повод его лошадь.

– - Прочь!
– - грубо крикнул Айваз.

– - Неверный, собака! Так-то ты платишь за гостеприимство и дорогой подарок! Аллах свидетель! Я смою твоей нечистой кровью позор и поношение брата! Айваз, бледный от бешенства, закусив свои тонкие усы, повернул коня и сильно ударил Аби-Булата по голове ногайкой. Лошади их очутились рядом, и оба мурзака сцепились руками в бешеной схватке. Аби-Булат стиснул Айвазу горло. Испуганные кони, не сдерживаемые больше поводьями, понеслись у самого края обрыва, прыгая через каменья, которые с шумом осыпались и падали на дно оврага.

Трудно встретить более неистового и беспощадного в бою врага, чем татарин. Он не знает великодушия победителя, он, опьяненный кровью и злобой, топчет ногами павшего, издевается над молениями... на нем нет креста сказал бы русский человек. Бешенство и мстительность татарина не имеют границ... Не дай Бог никому видеть страшного зрелища татарских побоищ!

– - Валлагу!
– - взвизгнул Айваз, и отточенный кинжал сверкнул в его руке. Но Аби-Булат, успел предупредить удар. Он схватил вооруженную руку мурзака, выпустив его горло, и выхватил свой клинок. С минуту они боролись на всем лету бешеной скачки. Вдруг лошадь Авайза запуталась передними ногами в длинном чунгуре, на котором привязан был Алим, споткнулась и вместе с Айвазом рухнула на землю, придавив его всей своею тяжестью. Увлеченный паденьем противника, упал с седла и Аби-Булат, но он тотчас вскочил на ноги, бросился на безоружного Айваза и наступил ему коленом на грудь...