Могила на взморье
Шрифт:
В тот день к ее общей ненависти добавилась еще и ненависть особая.
— Кто дал тебе право рассказывать маме о Юлиане? — накричала она на Лею, едва за ними закрылась дверь в кухню.
— Извини, я думала, вы уже давно рассказали ей. Почему бы и нет?
— Тебе, видимо, не пришло в голову, что это могло бы ужасно взволновать ее.
— Но когда-то же она должна узнать об этом.
— Ах, да? Кто это сказал? И кто принимает такое решение? Уж не ты ли?
Маргрете несколько раз тыкнула пальцем себе в грудь.
— Только я могу решать, мадам. Все, что касается
— Я не понимаю твоего волнения. Почему Эдит не должна знать, что произошло с Юлианом?
Маргрете ушла от ответа.
— Кто тебя вообще пустил к ней?
— Харри сидел как в трансе на том стуле. Я не хотела ему мешать и...
— Когда я пришла, его здесь не было. И в его комнате тоже. Где, черт побери, опять пропадает этот идиот?
— Это вопрос не ко мне. Как я уже сказала, четверть часа назад он еще был здесь.
Внутри Маргрете как ядовитый бульон кипела ярость, и она не знала на кого лучше выплеснуть ее — на Харри, Лею или старого Бальтуса, который своей вчерашней выходкой и заварил всю эту кашу. В конце концов, удар приняла на себя грязная посуда, за которую взялась Маргрете, словно у нее с ней были открытые счеты.
Целую минуту Маргрете не делала ничего другого, и когда она уже думала, что непрошеная гостья ушла, Лея подошла к ней, взяла полотенце и начала вытирать тарелки и стаканы. Этот жест еще больше разозлил Маргрете.
— Прости, — сказала Лея, и хотя Маргрете по прежнему стояла, повернув к ней свою широкую спину, продолжила: — Я подумала, может нам всем собраться сегодня вечером и немного поговорить о старых временах.
— Для чего все это? — пробурчала Маргрете.
— Из-за Юлиана, ты же знаешь. У нас так много хороших общих воспоминаний. Например, о десятом ноябре восемьдесят девятого года. Это была идея Юлиана в тот вечер выкрикивать наши желания в небо.
— Да, абсолютно дурацкая идея, — сказала Маргрете.
— Я считаю твое высказывание слишком грубым.
— Ну и что, он же все равно не слышит.
Иногда Маргрете не выносила саму себя, презирала свой язык, который звучал так, как будто она была из глухой местности, не тронутой цивилизацией. Но такова была нищета, глухая и беспощадная.
— Мы все в этом участвовали, — терпеливо продолжала Лея. — И ты тоже. Я точно помню, будто это было сегодня. Ты смело встала под дождь...
— ...и говорила всякие глупости.
— Желания никогда не бывают умными. В этом-то и заключается вся прелесть.
Маргрете закатила глаза и бросила щетку в воду. Так мог говорить только тот, чьи желания исполнились и еще жили. Ее желания, напротив, начали медленно умирать сразу, как она закончила школу домоводства. Она хотела поехать гувернанткой в Париж, затем в Марокко, Болонью, Рим... Но не успела Маргрете получить аттестат, как Эдит заболела раком кишечника, и, конечно же, она не могла бросить мать в такие трудные времена. Одна за другой, всевозможные болезни набросились на ее мать как хищники. Тогда у них впервые возникли финансовые трудности и, так получилось, что Маргрете и ее мечты, и желания медленно разошлись в разные стороны, а потом и вовсе потеряли друг друга
Лея сказала:
— Маргрете, я хотела сказать, что восхищаюсь тем, что ты делаешь. Многие дочери на твоем месте уже давно сдали бы Эдит в дом престарелых. Я бы так не смогла, так как слишком эгоистична для такого. Это требует не человеческих душевных и телесных сил, а взамен иногда не получаешь даже благодарности. Я снимаю перед тобой шляпу и ...
— О, пожалуйста, — сказала Маргрете, оттирая засохшую поварешку щеткой. — Оставь это подхалимство. Ты, именно ты, появляешься здесь ни с того ни с сего через двадцать три года, произносишь напыщенные речи, и все сразу увиваются вокруг тебя. Майк организовывает тебе фотовыставку, Жаклин приглашает на чай, Пьер засовывает тебе язык в рот... и кто его знает, что еще...
— Уровень нашей беседы стремительно падает.
— Это мой дом, у меня здесь свой уровень. Знаешь, сколько раз Жаклин приглашала меня? Ни разу. Мне никто ничего не бросает вслед, кроме дерьма, которое есть в этом мире.
«Противно»,— думала она про саму себя. Маргрете как будто смешала все пренебрежение, все покрывшиеся плесенью мечты и фантомную боль, сварила, а потом ложками ела этот горький соус. Те же воспоминания, которые заставляли жить ее брата, пожирали Маргрете изнутри.
— Мне тоже не всегда было легко, — оправдывалась Лея, но тем самым только усугубила ситуацию.
Маргрете громко и глухо засмеялась.
— Ты даже не представляешь, как тебе было легко.
— О, Маргрете, ты видишь только то, что хочешь видеть, а именно красивые стороны моей жизни. Ты также завидуешь моему выкидышу одиннадцать лет назад? Или второму, четыре месяца назад?
— Да, — на полном серьезе ответила Маргрете.
Лея узнала, что такое любовь и, по крайней мере, на несколько месяцев, материнство. Сильную, отдающую в сердце боль из-за потерянного ребенка, Маргрете охотно поменяла бы на свою собственную, глухую, фантомную боль. Много лет назад она любила одного единственного мужчину, но была отвергнута. После того как Лея двадцать три года назад отказала Юлиану быть его девушкой, Маргрете в первый и единственный раз «вышла из укрытия» и предложила себя ему в качестве замены. Однако он лишь покачал головой. Конечно, они были бы странной парой, крепкая, сильная Валькирия и музыкальный романтик. Но разве они не могли хотя бы попытаться? Вместо этого просто качание головой. На этом все.
— А авария, в которую я попала? — допытывалась Лея. — Ты и этому тоже завидуешь?
Маргрете больше не хотела продолжать разговор.
— Знаешь что, Лея? Оставь это. Честно, ты до того действуешь мне на нервы этой твоей умудренностью жизненным опытом, дурацкими изречениями из календаря и литературными цитатами. Вот это, — она что-то достала из кармана, — единственная помощь, которая может мне понадобиться, а не твоя пустая болтовня.
Она показала ей чек на пять тысяч евро, который выписал ей Майк. Маргрете без зазрения совести приняла деньги, в отличие от своего брата, который днем ранее порвал на кусочки чек, который дал ему Майк в знак примирения.