Могучая кучка
Шрифт:
Размышляя над увертюрой, Балакирев идет в театр. 18 декабря он смотрит «Короля Лира» в Театре-цирке в исполнении немецкой придворной труппы и Айры Олдриджа, который так поразил Стасова. 19 декабря он опять смотрит «Короля Лира» — на этот раз в Александринском театре в исполнении русских артистов с В. Самойловым в главной роли. В эти дни Балакирев и делает первые наброски увертюры. Меньше чем через год — 8 сентября 1859 года — партитура была закончена.
Увертюра к «Королю Лиру» — одно из замечательных сочинений Балакирева. Она занимает значительное место в истории русской музыкальной культуры:
Балакирев откликнулся на всеобщий интерес к наследию великого драматурга. Отражением этого интереса явились и изданный в 1858 году новый перевод «Короля Лира», прекрасно выполненный критиком и писателем А. В. Дружининым, и новый спектакль Александринского театра. В дни, когда композитор работал над увертюрой, «Современник» опубликовал статью Н. А. Добролюбова «Темное царство», где критик, в частности, высказал свое отношение к «Королю Лиру». Выдающийся революционер-демократ, Добролюбов видел в трагедии Шекспира не только драму отца, обманутого дочерьми, но и обличение деспотизма, неограниченной власти, нравственно калечащих человеческую личность.
Обратившись к трагедии Шекспира, Балакирев вошел в круг проблем, которые в то время волновали многих людей, были актуальными. В этом проявилась горячая убежденность Балакирева (ее разделяли все члены его кружка) в том, что художник должен связывать творчество с жизнью, с современностью. То же можно сказать и о балакиревской Увертюре на темы трех русских песен. В ней отразилось стремление к демократичности музыкального искусства, к воплощению в нем образов русского народа, русского крестьянства, что было девизом передового искусства.
Закончив увертюру к «Королю Лиру», Балакирев поручил Мусоргскому сделать ее переложение для фортепиано. Вдвоем они много раз играли ее в кружке. Увертюру слушали все близкие Балакиреву люди, и всем она нравилась. Вскоре новое произведение включили в программу одного из университетских концертов. Наступило время оркестровых репетиций. Автор и его друзья впервые услышали сочинение в исполнении оркестра.
Однажды Балакирев и Стасов долго гуляли по городу. Стасов горячо говорил о музыке Балакирева, о том, что он вырос в музыканта европейской величины, что придет время — и ему поставят памятник, что ему больше не у кого и нечему учиться.
Конечно, Стасов со свойственной ему экзальтированностью преувеличивал: Балакиреву было чему учиться, было над чем работать. Но известность его действительно продолжала расти. Журнал «Illustrated Times», поместивший статью по поводу выступлений в Лондоне А. Г. Рубинштейна, писал, что Россия с каждым днем приобретает в музыкальном отношении все большее значение, что среди ее достойных представителей выделяются Рубинштейн — «величайший пианист» — и Балакирев — «пианист очень высокого достоинства и почти европейской репутации».
Благоприятно складывалась репутация Балакирева и как композитора. Его музыка все чаще исполнялась на концертах. 21 декабря 1858 года в университете впервые прозвучала Увертюра на темы русских песен. Ее приняли восторженно. В марте следующего года это сочинение исполнили вторично — на концерте в Большом театре (дирижировал К. Н. Лядов). Через год увертюру снова включили в программу. Серов откликнулся рецензией в «Театральном и музыкальном вестнике». Хотя критик слишком строго подошел к пьесе, считая, что она «еще не вполне художественное произведение», все же он не мог не отметить, что «тут уже много истинной музыки, с настоящею музыкальною сердцевиною; почти в каждом такте виден сильный талант... есть страницы... под которыми сам Глинка не задумался бы подписать свое имя».
15 ноября 1859 года на университетском концерте впервые исполнили увертюру к «Королю Лиру». Позже она исполнялась еще наряду с появившимися к тому времени другими фрагментами музыки к трагедии Шекспира — антрактами.
В 1859 году некоторые сочинения Балакирева увидели свет: в Петербурге были изданы двенадцать романсов на слова А. В. Кольцова, А. Н. Майкова и других поэтов. «Большая часть этих романсов еще довольно незрела,— писал Серов...— Но что в них чрезвычайно утешительно, это благородная музыкальность, за миллион верст далекая от пошлостей, которые наводняют нотные магазины... В жилах этой музыки течет истинная музыкальная кровь, родственная и Глинке, и Шуману, течет высший на свете аристократизм, то есть прямое призвание к искусству...»
Имя Роберта Шумана Серов упомянул не случайно. К его творчеству балакиревцы относились восторженно. Композитор-романтик, замечательный новатор, Шуман привлекал их многим. Он создал новые музыкальные формы, его сочинения были полны ярких находок — и в гармонии, и в мелодии, и в приемах музыкального развития. Шуман был убежденным сторонником искусства, проникнутого живыми мыслями и чувствами. Он страстно выступал против мещанских вкусов, низводивших музыку до забавы. Не менее горячо он обличал схоластику и консерватизм в композициях. Все это было близко молодым музыкантам, любившим Шумана «до страсти». Стасов перевел и опубликовал «Домашние и жизненные правила для музыкантов» Шумана. «Критические и эстетические сочинения Шумана о музыке столько же гениальны... как и его музыкальные сочинения»,— писал Владимир Васильевич.
Столь же восторженно относились балакиревцы к творчеству французского композитора (а также дирижера и критика) Гектора Берлиоза. Как и Шуман, он был близок им поисками новых путей и форм в музыке, отрицанием догм. Он воплощал в своих сочинениях глубокие идеи, утверждал принцип программности, что позволяло конкретнее и полнее донести до слушателя содержание музыки. Горячий интерес вызывала новаторская трактовка Берлиозом оркестра: композитор обнаружил такие его возможности, которые ранее были неизвестны. Не могли не оценить члены кружка и того, что Берлиоз проявлял горячий интерес к русской музыке, к сочинениям Глинки.
Берлиоза и Шумана балакиревцы ставили на первое место среди современных им западных композиторов.
С именем Шумана связана интересная характеристика, данная М. П. Мусоргскому А. П. Бородиным. Осенью 1859 года, через три года после их первой встречи, они случайно увиделись вновь. Эта встреча произошла в квартире адъюнкт-профессора Медико-хирургической академии и доктора Артиллерийского училища С. А. Ивановского (он жил при училище, в одном из зданий, находящихся между начальной частью нынешней улицы Комсомола и набережной Невы).