Мои сводные монстры
Шрифт:
– Что будет этой ночью?
– сиплю. В горле першит, и я тоже пью, сразу залпом. Не рассчитав сил, брякаю стаканом об стол, в голову дает резко, и я чуть пошатываюсь на стуле.
И смотрю на Ника в ответ.
– Я ведь говорил уже, чтобы влюблен в тебя?
– он по новой наполняет бокалы, протягивает мне мой.
– И пусть ты мою машину расколотила. И пусть с моими старшими братьями целовалась. И пусть Виктору сегодня отсосала - плевать.
Этот переход к горячему такой резкий, и ни голос, ни взгляд его при этом не изменились ни капли, это сказано так буднично,
Опрокидываю в себя новую порциию вина.
Кровь приливает к щекам.
Сильнее качаюсь на гладком стальном стуле и упираюсь руками в стол.
– Лапушка, ты меня слушаешь?
– Ник понижает голос до интимного шепота. Наклоняется ближе и широкой ладонью накрывает мою.
– Расслабься. Ты не виновата.
– А кто виноват?
– поднимаю голову. Встречаю его черный взгляд, и чувствую, как в голове все плывет.
– Чего вам надо от меня? Зачем…так. Почему нельзя…кому-то одному, - говорю и сама не понимаю, что несу, они мне выбора не давали, напирали все трое, и у меня, как у жадины, разбежались глаза.
– У Арона травма молодости, - негромко рассказывает Ник, и перебирает мои пальцы.
– В институте, на третьем курсе. Он влюблен был. В сокурсницу. Женился бы даже. И вот как-то сидели они в сауне, зимние праздники, все дела, студенты. Кто-то спьяну вызвал девочек. И приезжает она. Невеста его. В одних трусах к ним в зал заходит. А она еще такая…ангел на вид. Ну вот. Брат ее тода чуть не убил. Схватил голую, и из сауны выволок, на улицу, а зима ведь, там задний двор, чтобы из парилки - и в снег. И забор высокий. И народу вокруг нихрена - ори, не ори. И ночь еще, сочельник. Рождество скоро. Ну, так. Если бы подружки ее визг не подняли…да он сам бы запустил, пока не заморозилась, любил же.
Ник отпускает мою руку и снова разливает вино.
На этот раз пью медленно, в голове укладываю его рассказ, в мыслях рисую образ влюбленного Арона, и странно на этого циника сквозь розовые очки смотреть, да и не представляю я, как это - сильное чувство.
Мужчин у меня не было. Влюбленностей тоже. Но вот сейчас есть братья…
– Ты ему понравилась, - говорит Ник. Пьет вино и неотрывно смотрит на меня.
– Арону. Такая юная. Такая красивая. Такая лапушка. Выеб*л бы тебя тогда, в сауне - отвалил бы. А теперь. Сломает тебя, больно будет, в нем же человеческого мало совсем осталось, он целыми днями с уголовниками общается, и это не бритые беззубые мужики в татухах. Это уважаемые в городе дяди. Со своими тайнами, черными делишками. Черной властью. Черными душонками. Вопрос - есть ли еще душа у моего брата. Или закончилась.
Николас говорит, и от его негромкого голоса не проходят мурашки, в приглушенном мягком свете его лицо кажется мне чем-то далеким, недосягаемым, я все глубже погружаюсь в семью Рождественских, и мне хочется узнавать их еще, ближе, а с другой стороны..
Это плохо закончится, чувствую.
Ежусь и мелкими глотками опустошаю бокал.
– Я ведь ничего ему не сделала, - облизываю горьковатые губы.
– Твоему старшему
– Алиса, - Николас усмехается, - ты меня не слушаешь. Некоторым проще застрелиться, чем еще раз влюбиться. Любовь война, либо он тебя, либо ты, ты угроза. Тебе нужно, - говорит он. Серьезно. Отрывисто.
– Отцу свадьбу сорвать. И валить подальше. Пока Арон во вкус не вошел. Останешься здесь - и в ногах ползать будешь, умолять будешь. Чтобы он тебя отпустил.
А он не отпустит.
Глава 30
Просыпаюсь, и еще долго лежу в кровати.
Обстановка незнакомая, вчера ночью я ее рассмотреть толком не успела, мы с Ником поднимались наверх, и я была подшофе.
Наши с ним комнаты в мансарде, соседние. Как для самых младших - он так сказал. Может, пошутил.
А, может, мне приснилась эта ночь, шоколадный торт на столе, и вино, и он, и его слова.
Сорвать папе свадьбу.
Я же не самоубийца.
Будильник звенит повторно, и я неохотно выпутываюсь из одеяла. Сползаю с двуспальной кровати. От белья вкусно пахнет кондиционером, и в комнате запах приятный, лаванда.
Во всю боковую стену шкаф с зеркальной дверью, останавливаюсь возле него и любуюсь своим помятым отражением.
Волосы спутались, на щеке отпечаток подушки, глаза сонные-сонные. Пить хочется. И голова побаливает после вина.
Юркаю в ванную и долго плещусь под душем, а дальше фен, тушь для ресниц, черная кофточка и синие обтягивающие джинсы.
Сразу беру рюкзак, проверяю время на телефоне.
И выхожу в коридор.
На счет завтрака мне ничего не сказали, а желудок жалобно урчит. Но если здесь в утренних традициях семейные посиделки - это не ко мне, со старшими Рождественнскими я бы лучше год-другой, вообще, не пересекалась.
А Николас меня защищать не собирается, похоже.
Я ведь ему никто.
Спускаюсь на первый этаж, и здесь уже слышны голоса - раздаются из столовой. Значит, все таки семейный завтрак. Улавливаю слабый аромат свежей выпечки и глотаю слюнки.
Со вздохом шагаю в прихожую.
– И куда это мы так торопимся, - слышу за спиной ворчливый голос папы, когда наклоняюсь за обувью.
– В универ, - оборачиваюсь и отбрасываю за спину волосы. После душа пышные, и пахнут приятно и незнакомо, пришлось взять шампунь из пакетика.
– У тебя до занятий, - папа смотрит на наручные часы, - полно времени. Пойдем, там завтрак накрыли.
– Да я перекушу по дороге, в кафе заскочу, - открываю шкаф и глупо пялюсь на вешалки с чужой одеждой.
Вчера же я бросила свою кожанку на кухне.
– В кафе она перекусит, - передразнивает папа, и призывно машет на меня рукой, - когда начнешь считать деньги, Алиса? Я их не из воздуха беру. Поесть можно и дома, Регина все утро пекла булочки, старалась, иди за стол.
Поколебавшись, стягиваю обувь. Бросаю рюкзак на диванчик напротив шкафа и плетусь к папе.
Он дожидается, пока я первой сверну в арку, и лишь потом шагает за мной. Чувствую себя под конвоем.
Захожу в столовую.