Мои знакомые

Буртынский Александр Семёнович

— Просто так и рак не свищет.

— Может, мне по собственному желанию…

— Можно. Чего ты, собственно, вообще шел к нам? Что тебе, детей кормить? Гулял бы.

— Кормить. Маму.

— Тогда лезь на опору.

— Вы-то чего со мной возитесь? Вас же в конторе ждут.

— А стыдно возвращаться. Я вроде бы поручился за тебя, а теперь как я тому же Витеньке в глаза посмотрю?

Дима Хоботов вздохнул и полез в сумку за инструментами.

А теперь вот Сараев сам напросился помочь Хоботову. Это хорошо, это

здорово, хотя ничего героического тут нет. Все пришло само собой, незаметно: дружба стала законом. И ведь в конце концов — раз все за одного, твое к тебе же возвращается. Взаимное добро связывает людей, роднит, выручает в трудный момент.

В памятный день рождения их рабочей семьи Виктор выслушал рассуждения Леонида Иваныча и, то ли приняв их сердцем, то ли просто поверив на слово мастеру, сказал, вздохнув:

— Эх, Леонид Иваныч, ну ты прямо как отец родной. За тобой хоть в огонь, хоть в воду, а кто спасать будет — неясно.

— Сами себя.

Помнится, сидевший позади всех Коля Мишаков, красивый, темноглазый парень, всего месяц назад поступивший монтером, покачал головой. Что-то, видно, хотел сказать, да раздумал, рукой махнул.

— В чем дело? — спросил мастер.

— Да вот, решил обратиться с просьбой, верней, заявлением, да не ко времени. Уж лучше завтра, настроение вам не портить.

— А ты порть, мы люди закаленные, выдержим.

— Вы-то да, а я вот гриппу подвержен. Работа у вас все на воздухе. То дождь, то ветер, то пыль, а что зимой будет? Словом, не по мне.

— Передумал?

Мишаков кивнул, опустив голову.

— Чего получше нашел? Говори, не стесняйся.

— В магазине, мясником.

— Ну-ну, — протянул парторг Волков не то шутя, не то всерьез, — тогда конечно, основание веское, мясником, это, брат, прибыльно… — И резко добавил: — А вот не уволим, отработай, что положено!

— Зачем неволить, — возразил мастер, как бы не замечая недовольство Волкова. — Можешь быть свободным.

Мишаков мельком взглянул на него и снова уперся в грудь подбородком, глаза упрятал.

— Ну что ж, — заключил Леонид Иваныч, — человек ищет, где лучше. А жаль, работник ты со способностями.

Сказать по правде, никаких таких способностей за Мишаковым пока не числилось. Просто обидно стало: не пришлась их работа парню.

Вот только и была одна осечка с Мишаковым, а так прошла реорганизация более или менее гладко. Остался хороший костяк — десять человек. По двое в наряде, двое в ночном дежурстве. И никто не сидит без дела: кто выехал на аварийную точку, а кто на текущий ремонт. Ведь чем больше профилактики, догляда за сотнями линий, тем реже ЧП. Смотришь, с вечера весь твой район залит светом, — душа радуется.

— Я иной раз иду по улице темной в гололед, аж съежусь весь, так и кажется, будто на тебя смотрят, вот он, мол, пошел, осветитель липовый. А уж если светло, другое дело — скажи мне спасибо…

Во что обходится

«спасибо», он никогда не задумывался, выполнял свои обязанности, и все. Руководил сменой, мотался по району, на объекты, где случались сложные помехи. Улучшая работу подстанций, соединял их в последовательную цепь. Было еще вдосталь всяких мелочей, но, пожалуй, самый каверзный пункт — приемка строительных объектов. Строители, разворачиваясь, ненароком сбивали столбы, путали провода и нередко пытались в таком виде сдавать объект.

— Не придирайся, мастер! Давай-ка лучше отметим победу. С новосельем, так сказать!

Иной покладистый приемщик закрывал глаза на беспорядок. Пытались как-то задобрить и Леонида Иваныча. Но не тут-то было.

Человек он непьющий, а в рабочее время и подавно. Разъяснил популярно раз — другой, и пошла о нем слава по объектам, как о человеке непримиримо строгом. Так что теперь, завидев его издалека, строители, уже готовые помахать ручкой новостройке, только вздыхают: «Отец идет! Лучше с ним не связываться…»

— Слышь, Иваныч, ты прямо как о своем дворе хлопочешь.

— А это и есть мой двор. В моем районе.

Мысль о строителях вернула его к действительности. Леонид Иваныч глянул на часы и торопливо подписал последний наряд. Оставалась минута. В десять — согласование стройпроекта у начальника конторы Дорогова. С некоторого времени мастер был постоянным участником этого официального акта. Александр Александрович Дорогов так объяснил строителям присутствие Леонида Иваныча:

— Он ближе к живому делу, ему видней, что у вас в проекте так, а что не очень.

На этот раз в кабинете Дорогова сидел незнакомый мужчина в роговых очках. Он живо поднялся навстречу мастеру, хватко пожал ладонь и тут же рассыпался в комплиментах.

— Как же, слышал, слышал. Гроза прорабов, если не ошибаюсь. Рад познакомиться.

— Какая там гроза, одну ж мельницу крутим.

— Безусловно. Очень верно подмечено… Это я так, шутки ради. Одобряем ваши действия. Твердость и принципиальность прежде всего.

Он разложил шелестящую кальку проекта застройки, продолжая ронять приятные для Иваныча слова. Дескать, побольше бы таких мастеров, столпов порядка и ответственности. И у Леонида Иваныча было такое чувство, будто его окунают в бочку с патокой.

Он, морщась, принял от Дорогова кальку, внимательно рассматривал ее, потом обронил сухо:

— Не пойдет…

— Не понимаю, простите…

— Тут же все ясно, — произнес Леонид Иваныч, стараясь не глядеть на Дорогова, потому что всякий раз, когда ему давали право решать, испытывал некоторую неловкость от этого, так сказать, санкционированного нарушения субординации и еще потому, что, как бы там ни был настроен в этот раз Дорогов, он, мастер, все равно от своего не отступится, за ним закон, а точнее — здравый смысл.