Молчание пирамид
Шрифт:
— Ладно, — говорит однажды Ящерь. — Вижу, ты на самом деле нужду терпишь большую. Сегодня вечером стой у железной дороги за переездом. Пойдет пассажирский поезд, из окна сумку выбросят с деньгами.
— Кто выбросит-то? — ошалел Никитка.
— Два мошенника не поделят и раздерутся.
И точно, четверти часа не постоял Никитка, поезд застучал, и глядь, летят денежки! Поймал сумку, залез в кусты, пересчитал — семьдесят пять тысяч! Накупил он всякой снеди, принес в избушку и стал откармливать брата. Потом хорошую одежду ему справил, поскольку зима на носу, в общем, зажили. Пока Никитка водился со Шнобелем, научился от него всяким хитростям, которые простому человеку никак не понять. Требовать от Ящеря
Однако ни Ящерь, ни его невеста почему-то добру не радовались и никак не поправлялись, хотя сало с маслом ели, и все больше какими-то настороженными и озабоченными делались. Он с вечера велит своей забаве в постель лечь, песенок ей попоет, укачает и сам на полу рядом прикорнет.
Но вскочит ночью, принюхается, прислушается и говорит:
— Уходить нам отсюда надо! Опасность близко, худые люди мимо ходят, скоро наткнутся.
Как-то раз Никитка за провизией ушел, а приходит — нет Ящеря с невестой! Все вокруг обыскал, у обходчиков поспрашивал, не видели ли брата с девочкой на руках, всю станцию обшарил и не нашел. А тот ночью сам является, говорит шепотом, озирается:
— Пойдем мы, Никитка. Нельзя здесь оставаться, утром нас найдут!
То ли у него совсем плохо стало с головой, то ли вправду что почуял, некогда разбираться было — собрали барахлишко, заскочили на тормозную площадку товарного вагона и укатили в Новосибирск. Встали на постой к одной старухе, только обустроились, а Ящерь опять:
— Плохо здесь, отыщут нас. Уезжать надо.
— Давай так, — говорит ему Никитка. — Я вас отвезу в Горицкий бор, домик вам построю и живите. Там вас уж никто не найдет. А ты мне какой-нибудь богатый клад укажи, чтоб я вас обеспечивать мог, чтоб вы нужды не знали.
— В Горицком бору нас бы никто не нашел, — отвечает Ящерь. — Но нам придется еще долго в миру жить.
— Это почему?
— Рано еще, невеста моя не выросла, и я еще мир ей не показал, чтоб уединяться. А когда вырастет и мир увидит, будет поздно, вместо Горицкого бора пустыня будет.
— Как это — пустыня?
— Да спилят деревья и стронутся пески. Нам же в песках жить нельзя, дом наш должен стоять под сенью молодых сосен, а кругом чтоб птицы пели.
— Так поехали, пока не спилили! Если ты знаешь, что будет, так можно упредить лесорубов!
— Нельзя мне этого делать, Никитка. Не могу я вмешиваться. Невеста моя должна на все это посмотреть, а иначе-то как я ее научу?
У Никитки голова кругом — тяжко разговаривать с больным!
— И что же делать будем?
— А вот что, — говорит Ящерь, — ты поезжай свою мать Любу искать, а я возьму невесту да побреду по земле. Видишь, у меня и сума есть, тетка Анна сшила, прокормимся. Пока в Горицах пустыня, я три раза землю вдоль и поперек пройду.
Никитка возражать ему устал, что толку спорить с блаженным? Будто бы согласился, мол, добро, так они и сделают, но стал намекать, дескать, чтоб найти мамку и из лагеря освободить, прорва денег требуется, а их уже нет и придется ему завтра работу искать.
Ящерь как будто ничего не понял, и тогда Никитка спрятал всю провизию, запер брата с невестой на замок и в город подался, будто бы наниматься вагоны разгружать.
Приходит вечером, а Ящеря опять нет, из-под замка ушел! Он к квартирной хозяйке — где?
— Да приехали за ними, — отвечает та. — На «Победе».
— Кто приехал?
— А сказал, тесть с тещей. То бишь, родители невесты!
— Какие к черту родители?! Какая невеста? Она же вообще неизвестно кто и откуда! Подкидыш какой-то! А сам он — круглый дурак! Нагородил тебе, ты и поверила!
— Не знаю, интересные такие люди. И брат твой обрадовался. Сели в машину и укатили…
Никитка сначала заревел, словно бык племенной, пометался во все стороны — беглецов и след уж простыл, поутих немного, заскулил и поехал опять в лагеря, искать свою мамку…
10
Последнюю ночь в своем родном городе Власов ночевал в машине. Настращенный генералом, он побоялся даже подъехать к дому. Прошел дворами и понаблюдал издалека: там стояла чужая машина с двумя молодыми мужчинами, а третий крутился возле подъезда. Тогда он поехал к мастерской, надеясь выполнить задание Хлопца и поспать в своем офисе — под предлогом работы в ночную смену, камнерезку на сигнализацию не ставили, однако и возле бывшего городского бассейна зачем-то припарковались аж три никогда здесь не виданных автомобиля, и в кабинах, похоже, кто-то был: точно не рассмотреть сквозь затемненные стекла…
В другое время Власов и внимания бы на них не обратил, а тут, накануне отъезда, ему начало казаться, что его обложили со всех сторон, как волка, расставили номера и теперь ждут, когда он сам выйдет на стрелка. Причем, неизвестно, кто устроил эту загонную охоту, чьи люди дежурят в машинах и чего конкретно хотят от него. Понятно, что это не ФСБ и не те, кто заказал добыть из жемчуга родовые песчинки.
Тогда кто?..
Конечно, следовало бы позвонить Хлопцу, проконсультироваться или вовсе переночевать у него на съемной квартире, но генерал предупредил, что встречаться они могут лишь в условленных безлюдных местах, а звонить по мобильному телефону и вовсе запретил, опасаясь перехвата; звонил только сам и на домашний телефон, говорил коротко, гнусавым голосом и отвлеченными фразами. На последней встрече они договорились, что Власов подъедет к дому генерала ровно в половине одиннадцатого утра, на своем охотничьем уазике с самыми необходимыми вещами. В квартире оставить все так, как будто ушел на работу, в офисе же положить записку для старшего мастера, что он срочно уехал в соседний район, где волки порезали домашний скот, и дать задание на два-три дня.
Вещи он загодя погрузил в машину, осталось сделать распоряжение мастеру — заготовленная бумага лежала в кармане, однако машины возле здания мастерской стояли, как красные флажки оклада.
Власов оставил свой уазик за три квартала и окольным путем, через территорию школы, осторожно пошел к мастерской с другой, тыльной стороны. Попасть в бывшее здание бассейна, выстроенное наполовину из кирпича и наполовину из стеклоблоков, каким-то иным, чем через единственные двери, путем было нельзя — крепость, а не здание, что раньше нравилось. Но подойти к нему вплотную незамеченным, тем более поздним вечером, и посмотреть, есть ли в машинах люди, можно, поскольку слева и справа от входа возвышались запущенные сиреневые заросли бывшей станции юннатов. И все равно, перед тем как приблизиться к мастерской, Власов минут десять стоял в парке, вглядываясь в сумерки — вроде никого… Пробравшись сквозь кустарник, он остановился возле низкого заборчика — отсюда до ближайшей машины было полтора метра, но так ничего и не рассмотрел: тонированное стекло отражало смутное розоватое небо…
Полное ощущение, что внутри никого нет. Может, страхи одолевают, повсюду мерещится преследование, угроза?.. Тогда зачем на ночь глядя, хоть и светлую северную, поставили сюда дорогие иномарки, если рядом ни жилых домов, ни питейных заведений?..
Машина неожиданно колыхнулась, открылась задняя дверца, и появилась фигура, которую можно было узнать даже ночью — толстозадый и женоподобный Буре!
Вот кто устроил облаву!
Потоптавшись на месте, ювелир что-то сказал сидящим в кабине и походкой откормленного гусака перешел в новенькую «ауди», а эта плавно и бесшумно укатилась куда-то по улице.