Молчание сфинкса
Шрифт:
— Алчности? — подсказала Катя.
— Но Салтыков вовсе не алчен по натуре! — Мещерский покачал головой. — Нет, нет, я не об этом хотел сказать, а о его врожденной тяге к рискованным предприятиям. В его затею с возрождением усадьбы никто не верил, даже его отец считал это" чистым сумасбродством. А он в это поверил, рискнул, взялся и почти уже воплотил свою мечту в жизнь. Может быть, так же обстоят дела и с поисками этого клада… А это что у нас такое? Посмотри-ка, Катюша, у нас на хвосте, кажется, кто-то завис, — Мещерский мельком глянул в боковое зеркало машины. — Я уж с самого поворота с шоссе на это чудо в перьях любуюсь.
Катя
— Иван Лыков на сельских ралли с препятствиями, — прокомментировал Мещерский, высунул руку в окно и показал догоняющему их Лыкову рожки «виктории».
Преследуемые по пятам таким «эскортом», они и зарулили на территорию усадьбы. Аллеи парка, старые липы с желтом мертвой листвой, пруды, лужи, пирамида бетонных блоков, сложенных на берегу, кучи гравия — все это промелькнуло перед Катей в мгновение ока и словно растаяло в осеннем сыром воздухе. И остался только дом — деревянные леса, слепые окна, темные потеки дождя на свежепобеленных коринфских колоннах.
На этот раз Салтыков встречал их не один. На шум машины он появился из боковой аллеи вместе с Анной. Они шли под руку, дружно, сплоченно, живо о чем-то между собой беседуя. Салтыков приветственно помахал Мещерскому. Подойдя, вежливо и непринужденно поздоровался с Катей. Тут же извинился, подхватил Мещерского под руку и повлек в дом — «на пару слов». По его взволнованному лицу Катя поняла, что речь у них с Мещерским пойдет сейчас не только об общих семейных новостях и реставрации усадьбы. Судя по всему, Салтыков воспринял этот неожиданный визит Мещерского как жест родственной поддержки в трудную минуту. И был за это ему признателен. Катю он оставил на попечении. Анны.
— Быстро доехали? — спросила она, провожая Салтыкова взглядом. — Дорога сюда в будни намного свободнее, чем в выходные, правда?
Катя не успела ответить на этот чисто риторический вопрос. Во двор на бешеной скорости въехал помятый «Форд». Иван вышел, сильно хлопнув дверью. «Бедная дверь, — подумала Катя. — Так ей долго не продержаться». Лыков медленно направился к ним. Был он все в той же потертой кожаной куртке. И серьга его, что в прошлый раз так позабавила Катю, была на своем месте — в ухе. Но вот вид Ивана в этот раз был совсем не геройский. Пирата явно списали на берег. Или и того хуже — вот-вот должны были вздернуть на рее.
— Идемте чай пить с медом, — Анна сказала это Кате так, словно никакого пирата с серьгой и не было на свете.
— Привет, — Лыков подошел к ним вплотную.
— Здравствуйте, Иван, — Катя почувствовала себя чисто инстинктивно маленьким громоотводом. — А вы, оказывается, прямо за нами ехали. Я вашу машину сразу узнала. А мы с Сережей к Роману Валерьяновичу, Сережа настоял: поедем да поедем. У Романа Валерьяновича несчастье. Жуткое событие. Мне Сережа рассказал про убийство Натальи Павловны. Ведь всего каких-то три дня назад она тут была, жива-здорова, и вот нате вам. Как это ужасно, правда?
— Правда, — ответил ей Лыков, сверля глазами молчавшую сестру. — Аня, я… в общем, я здесь.
— Новость какая. Я вижу, не слепая. — Анна пожала плечами. — И дальше что?
— Ничего. Я просто приехал к тебе, — Иван через силу улыбнулся. — Вот, И вообще — я сволочь. И дурак.
Катя, разыгрывая святую простоту, с любопытством уставилась на него. Из рассказа Мещерского о встрече с Лыковым в баре она сделала собственные выводы. И сейчас смысл происходящего был ей ясен: Лыков явился в Лесное мириться с сестрой после ссоры. Однако Кате неясна была причина этой ссоры. Странен был и тон Лыкова. Не братский какой-то тон. В последней фразе, например, было все, что угодно, только не раскаяние.
— Иди-ка ты, Ваня, умойся, — устало сказала Анна. — На кого ты только похож? Катя, ну что же вы, идемте в дом, чаевничать.
За чаем — та же комната-столовая, как и в прошлый раз, тот же старинный овальный стол из карельской березы с тугой крахмальной скатертью, те же вазы с фруктами, только вот камин дотушен, серый день сочится в окна, и один стул за столом навсегда уже останется незанятым -за чаем они оказались не одни. Приплелась, зябко кутаясь в шерстяную кофту, Долорес Дмитриевна, пришел ее сын Валя с плеером на груди, пришел Алексей Изумрудов. Он был только что из душа, пахло от него хвойным экстрактом и мятным лосьоном для тела. Из соседней со столовой гостиной чуть погодя появилась и Марина Ткач. Высокая и тонкая, как хлыст, замерла в дверях в изящной позе — как на портрете в обрамлении рамы: кашемировая темно-вишневая шаль Кензо свесилась до полу с плеча, глаза, затененные ресницами, сторожат всех, замечают все и одновременно уплывают куда-то вдаль в раздумье. Рядом с Катей был свободный стул, Марина Аркадьевна бесшумно пересекла столовую и уселась рядом.
— Простите, а вы кто по профессии? — спросила она Катю уже во время общей беседы, вяло перепархивавшей с одной темы на другую.
— Я юрист, — хоть в этом-то Катя решила пока их не обманывать.
— Да? Неужели? А вы какими вопросами занимаетесь?
— Да как вам сказать, Марина Аркадьевна, разными. И гражданскими делами, и уголовными… делами, — Катя улыбнулась ей ясной открытой улыбкой.
— Тут кое-кому как раз время к юристу обратиться, — усмехнулся сидевший напротив Валя Журавлев.
Катя подумала: «Надо же, а у паренька голос прорезался. В прошлый раз они с Изумрудовым за столом помалкивали, как пай-мальчики». В дверях, столовой возникла мощная, овеянная трагикомической аурой фигура Ивана Лыкова. Приказу старшей сестры он послушно внял — умылся, скорее всего подставив голову, судя по мокрым взъерошенным волосам, прямо под кран в ванной. И куртку рокерскую, жесткую, пропахшую бензином, бросил где-то в холле.
— Ваня, рада вас видеть, садитесь вот сюда, — громко приветствовала его Марина Аркадьевна, приглашая быт соседом. — Я из окна видела, как вы подъехали. Валентин, передай чашку. Поживее, Ваня, вам как обычно — очень крепкий? Ваш фирменный чифирь?
— Мой чифирь, — неласково буркнул Лыков. Он пил свой чай с таким видом, словно его этим душистым, ароматным английским чаем пытали. И все бросал взгляды на сестру — Катя силилась разгадать их смысл и не могла. Ее постоянно отвлекал Валя Журавлев — на него вдруг нашел разговорный стих, и к тому же он постоянно шуршал обертками от конфет, которые ел в неумеренном количестве. К середине чаепития в столовой появились и Салтыков с Мещерским.
— Не падай духом, все наладится, вот увидишь, — донесся до Кати заключительный аккорд их приватной родственной беседы. Бодрым голосом завзятого оптимиста это сказал Мещерский.