Мольер
Шрифт:
И лишь только она дочитала последнее слово пролога, как резко закричали гобои в оркестре и начался балет-комедия.
По окончании представления король поманил к себе Мольера и, указывая ему на егермейстера Суайэкура, шепнул ему, усмехнувшись:
— Вот еще оригинал, который вы не копировали…
Мольер ухватился за голову, засмеялся, зашептал:
— Наблюдательность вашего величества… Как же я мог упустить этот тип?!
В одну ночь он ввел новую сцену в
Это происшествие дало повод Мольеру написать королю послание, в котором Мольер сумел сказать королю много хорошего. Во-первых, что он самого себя, Мольера, причисляет к несносным, во-вторых, что только королю он обязан успехом своей комедии, потому что стоило королю одобрить ее, и все одобрили, в-третьих, что сцена с охотником, которую его величество велел ввести в комедию, есть уж, вне всяких сомнений, лучшая сцена и что вообще ни над какой сценой ни в одной из своих пьес Мольер не работал с таким наслаждением, как над этой.
А тем временем, пока драматург улучшал свою пьесу, в парках Во начиналась другая пьеса, но не комедия, а драма.
Как-то раз, когда король проходил по дорожке парка, сопровождающий его спутник поднял валявшееся на песке письмо. Король заинтересовался письмом, и оно было ему показано. Увы! Это было нежное письмо Фуке к некой мадемуазель Лавальер. Можно ручаться, что, если бы Фуке глянул в этот момент в глаза Людовику, он немедленно бы, бросивши своих гостей, бежал из Франции, захватив с собою лишь кошель с золотыми и пистолеты. Дело в том, что скромная дворяночка Лавальер, как известно, была наложницей короля.
Людовик даже в молодости отличался колоссальной выдержкой, поэтому Никола Фуке весь август прожил благополучно. Король переехал в Фонтенебло, а затем в начале сентября отправился в Нант, где состоялся королевский совет. Когда совет кончился и усталый Фуке выходил на улицу, его тронули за локоть. Министр вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял капитан мушкетеров.
— Вы арестованы, — сказал капитан тихо.
Вот на этих двух словах жизнь Фуке и кончилась. Далее же началось житие его, и протекло оно в Венсеннской тюрьме, а затем в Бастилии. Три года разбирали следователи дело о хищениях, и в суд пришел уже не блистательный министр, а обросший и трясущийся арестант. Среди судей он увидел всех своих злейших врагов, назначенных в состав суда самим королем. Девять судей потребовали смертной казни для Никола Фуке, тринадцать других были человечнее и назначили Фуке вечное изгнание из страны, но король счел этот приговор неправильным и заменил изгнание вечной тюрьмой.
В тюрьме Фуке провел пятнадцать лет, причем его ни разу не выпустили на прогулку, не дали ни читать, ни писать, не дали ни одного свидания с женой и детьми. Лишь в 1680 году — шевельнулось ли что-то в сердце короля, или забыл он образ скромной Лавальер, вытесненный другими женщинами, угасли ли воспоминания о девизе на фронтоне, — но, словом, он подписал указ о выпуске Фуке из тюрьмы. Но этот приказ остался неисполненным. Фуке не дождался королевской милости и ушел из тюрьмы туда, где, как он, несомненно, надеялся, иной судья будет судить и его, нечестного министра, и мстительного короля, и в особенности того неизвестного, который бросил письмо на песок.
Хочу отметить еще одно обстоятельство. В предисловии к «Несносным», выпущенном после гибели и ареста Фуке, Мольер не побоялся упомянуть, что стихи
Поль Пеллисон повел себя не менее мужественно, написав в оправдание Фуке целое произведение под названием «Речи» и показав, таким образом, что друзей своих, каковы бы они ни были, он не предает. Король с большим вниманием прочел произведение Пеллисона и поступил с ним мягко: он заключил его в Бастилию только на пять лет.
ГЛАВА 18
КТО ОНА?
Жеронимо.Ничего, ничего! Я говорю — прекрасная партия! Женитесь поскорей.
Двадцатого февраля 1662 года, в той самой церкви Сен-Жермен де л'Оксерруа, которую господин Ратабон еще не успел разрушить, происходило венчание.
Рядом с сутуловатым, покашливающим директором пале-рояльской труппы Жаном Батистам Мольером стояла под венцом девушка лет двадцати, некрасивая, большеротая, с маленькими глазами, но очень привлекательная и кокетливая. Девушка была разодета по самой последней моде и стояла, гордо откинув свою голову назад.
Орган гудел над венчающимися, но ни органные волны, ни хорошо знакомая латынь не доходили до сознания жениха, охваченного страстью к своей невесте. Позади венчающихся стояли пале-рояльские актеры и группа родственников, в которой можно было разглядеть старенького и седого королевского обойщика Жана Батиста Поклена, мать Бежаров — госпожу Эрве-Бежар, Мадлену, которая стояла со странным и как бы окаменевшим лицом, и молодого Луи Бежара.
Иссушающая страсть замучила Мольера, и вот он добился своего: мадемуазель Мену, она же Арманда Бежар, стоит рядом с ним под венцом.
Свадебный контракт говорит точно, что невеста есть мадемуазель Арманда Грезенда Клара Элизабета Бежар, дочь госпожи Марии, урожденной Эрве, и покойного ее мужа, сьёра де Бельвиля. Невесте — двадцать лет или около этого.
Но мы, которые хорошо познакомились со всем семейством покойного Бежара-Бельвиля и супруги его Марии Эрве-Бежар, то есть со старшим сыном Жозефом, дочерьми Мадленой и Женевьевой и младшим сыном Луи, хотели бы поближе познакомиться и с самой младшей, Армандой, которая становится сейчас женой Мольера.
Раз свадебный контракт, составленный в январе 1662 года, говорит, что невесте двадцать лет или около этого, то значит, что следы ее рождения нужно искать в 1642 или 1643 году. И такие следы отыскиваются. В акте, помеченном 10 марта 1643 года, содержится отказ госпожи Марии Эрве от наследства после покойного ее мужа, Бежара-Бельвиля, вследствие того, что это наследство обременено долгами. В акте перечислены все дети Марии Эрве, то есть Жозеф, Мадлена, Женевьева и Луи, а также маленькая девочка, «еще не окрещенная» — значит, новорожденная. Вот это, конечно, и есть та самая Арманда, которая сейчас стоит под венцом. Все совпадает. Ей около двадцати лет, и она дочь Марии Эрве. Все, таким образом, было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство. В акте отказа дети Марии Эрве упорно и несколько раз названы «несовершеннолетними». Величайшее изумление вызывает тот гражданский чиновник, который составлял акт, а также те почтенные свидетели, которые при этом присутствовали, а в числе их можно указать двух прокуроров, одного каретных дел мастера и портного. Дело в том, что в 1643 году Жозефу Бежару, старшему сыну, было двадцать шесть лет, а Мадлене примерно двадцать пять лет! Ни по одному законодательству, нигде, никогда ни Жозеф, ни Мадлена никак не могли сойти за несовершеннолетних.