Молниеносная война. Блицкриги Второй мировой
Шрифт:
Гораздо хуже развивались события на юге. Собственно, виноваты в этом именно советские генералы, которые загнали в ловушку части двух армий. Было понятно, что наше наступление успеха не имело и что армии находятся в опасном положении, так как сами залезли в глубокий мешок. Но никаких выводов не последовало. Генерал Городнянский не мог решиться вообще ни на что, он просто сидел и ждал, что предпримет противник. И дождался.
К 17 мая немецкие войска завершили перегруппировку и на рассвете перешли в наступление. Однако эти действия носили далеко не столь организованный характер, как стремятся сейчас представить наши историки, утверждая, что «всё было решено заранее». В первые дни наступление на северном фасе только обозначалось, так как там у Паулюса имелись одни пехотные части. Единственный
«Вскоре, сломив сопротивление полка 333-й стрелковой дивизии, 1-я горно-егерская дивизия заняла большую часть Барвенкова. В район Долгенькой наступающие соединения XLIV армейского корпуса вышли уже к 14.00 первого дня наступления. Показательно, что наступление одна из немецких ударных группировок начала из района удержанного немцами зимой 1942 г. Славянска. Город был из тех пунктов, которые требовалось брать «в лоб» и бесполезно обходить. В Долгенькой наступающие немцы разрушили узел связи. В результате связь штаба Южного фронта с 9-й армией отсутствовала до 24.00 17 мая».
Поверим? Я бы предложил несколько усомниться. Опять же, главную роль катализатора сомнений играет карта. 1-ю горно-егерскую дивизию перед началом наступления от Барвенкова отделяли около 15 километров. Единственный разумный вариант объяснить сказанное Исаевым заключается в том, что горные егеря просто подъехали к Барвенкову на автомобилях, спешились и взяли город. 15 километров и 8 часов наступления… Тяжёлые бои по прорыву обороны на исходном рубеже и штурм города в этот временной промежуток вписываются плохо.
Хуже, всего была полнейшая разобщённость между советскими штабами самых высоких уровней. 6-я армия совершенно не подозревала, что происходит в 9-й, штаб Южного фронта вообще пребывал в состоянии блаженной спячки. И когда мне после этого начинают доказывать, что наши войска были обеспечены рациями полностью, единственное, что хочется спросить: так почему же не было связи?!
Дело в том, что именно 17 мая генерал Городнянский наконец-то решился пустить в дело свои танковые корпуса и нанёс новый удар, залезая ещё глубже в мешок. Его танки продвинулись на 15 километров в направлении Мерефы, пехота старалась по возможности не отставать. Создавалось впечатление, что немецкое и советское командования действуют по единому плану.
Наше командование спохватилось лишь к вечеру, когда ситуация приняла критический характер. В этом районе находились значительные резервы, которые тоже почему-то соблюдали нейтралитет в начавшихся боях. Так и остаётся неизвестным, почему командующий 9-й армией генерал Харитонов не счёл нужным доложить о немецком наступлении в штаб Южного фронта и Юго-Западного направления. Он мог попытаться своей властью задействовать резервные дивизии, но это уже за гранью допустимого.
Немцы вели наступление тоже довольно странно. Выйдя к Петровской, III танковый корпус вдруг резко поворачивает влево и начинает движение параллельно исходному рубежу. Формальное объяснение этому найти можно, ведь во фланг наступающей группировке нанёс удар советский 2-й кавалерийский корпус. Но ведь для отражения таких ударов предназначена пехота! Она всегда обеспечивает фланги наступающей танковой группировки. Продвижение немцев на север в период с 19 по 21 мая затормозилось. На северном фасе по-прежнему царило спокойствие. Нашему командованию были подарены два драгоценных дня, однако оно воспользоваться этим подарком не сумело.
22 мая опомнившийся командир III танкового корпуса генерал Брейт возобновляет наступление на север. К этому времени на северный фас прибыли части 3-й и 23-й танковых дивизий, которые ранее действовали против северного вклинения. Заметьте, части, но не сами дивизии. К вечеру 22 мая немецкие группировки встречаются у Байрака и Глазуновки. Кольцо замкнулось. В окружение попали: 5 стрелковых дивизий 57-й армии (14-я гвардейская, 99, 150, 317 и 351-я), 8 стрелковых дивизий 6-й армии (41, 47, 103, 248, 253, 266, 337 и 411-я), 2 стрелковые дивизии армейской группы Л.В. Бобкина (270-я и 293-я), 6 кавалерийских дивизий 2-го и 6-го кавалерийских корпусов (38, 62, 70, 26, 28 и 49-я), 2 танковых корпуса, 5 отдельных танковых бригад, артиллерийские, инженерные части и различные вспомогательные подразделения.
Только сейчас маршал Тимошенко просыпается. Для прорыва кольца окружения 23 мая спешно создаётся сводный танковый корпус, который должен действовать совместно с 38-й армией. Однако наступление начинается только 25 мая. Продвижение корпуса измеряется сотнями метров, хорошо ещё, потери пока не слишком велики. 26 мая корпус попал под совместный удар советской и немецкой авиации и весь день простоял на месте. Однако именно в этот день навстречу корпусу в районе Чепеля прорвалась группа под командованием генерал-майора Кузьмина, командира 21-го танкового корпуса. Этот прорыв возглавляла закалённая в боях 5-я гвардейская танковая бригада. Танки были выстроены «колоколом» (до чего немцы додумались только к Курску). Но из 22.000 солдат прорвались только 5000. Практически все танки этой группы погибли.
В тот же день 26 мая прорвалась ещё одна группа, построенная вокруг 23-й танковой бригады. Этому можно было бы порадоваться, если бы не одно «но». Из котла вышли все танковые части, и теперь оставшаяся пехота была обречена. Организовать более крупный прорыв наши командиры не сумели.
Тем временем немецкое командование поспешно усиливало кольцо окружения, перебрасывая туда дополнительные силы — 22-ю танковую, 68-ю и 125-ю пехотные дивизии. Последняя успешная попытка выхода из окружения состоялась в ночь с 27 на 28 мая, когда к тому же Чепелю вышли ещё около 6000 человек. Общие потери Красной Армии в очередной раз оказались очень высокими. Они составили около 270.000 человек, из которых 207.000 попали в плен. Признаётся потеря 652 танков, 1646 орудий и 3278 миномётов, но при этом следует оговорка, что «установить потери вооружения и техники из-за отсутствия документов по ряду соединений и частей не представляется возможным».
Операции «Блау» и «Клаузевиц».
К сожалению, наши командиры вместо того чтобы организовать прорыв всеми силами, оставив за собой обречённые арьергарды, предались безудержным фантазиям. Так, «в штабе Юго-Западного направления появлялись и более интересные варианты. Например, была идея пробиться через ослабленный фронт Чугуевского выступа. 21 мая К.С. Москаленко был даже дан приказ перегруппироваться и начать наступление к северу от Чугуева. Однако из-за невозможности в срок сосредоточить ударную группировку от этого плана пришлось отказаться».
Разгром армий Юго-Западного фронта решили свалить на немцев, которые сосредоточили силы в совершенно неожиданном месте. Наше командование и разведка совершенно не предполагали возможности наступления противника на южном направлении. Его ждали, видите ли, в районе Воронежа с последующим обходом Москвы с востока. Впрочем, когда немцы нанесли удар там, отразить его тоже не удалось.
Оправившись от неожиданности, немцы всё-таки приступили к реализации своего собственного плана летнего наступления, который получил кодовое название «Блау». Интересно заметить, что сначала этот план носил имя «Зейдлиц» — в честь известного кавалерийского генерала. Однако Гитлер, видимо, вспомнив плачевную судьбу «Барбароссы», решил более не рисковать громкими названиями и снова обратился к «цветным». Ведь были уже план «Вайсе», план «Гельб», план «Рот», и все эти «каждый охотник желает знать…» завершались для Вермахта удачно. Наверное, поэтому «Зейдлиц» превратился в синего «Блау». Однако его продолжение так и осталось под громкой фамилией Клаузевица, хотя знаменитый военный теоретик должен был в гробу перевернуться, глядя на то надругательство над основными принципами военной науки, в которое превратился этот план.