Молния Баязида
Шрифт:
Точно так же хорошо чувствовал себя Иван, добравшись наконец до Трапезунда, столицы одноименной империи, расположившейся на южном берегу Эвксинского понта, сиречь – Черного моря. Высокие крепостные стены, купола церквей и мечетей, сады и виноградники, оливковые рощи, многочисленные корабли, покачивающиеся у пристани, – все это говорило о богатстве империи. Хотя это была маленькая страна, не способная защищаться своими силами от таких могущественных соседей, как Баязид или Тимур, – трапезундский император Мануил Комнин платил дань то одному, то другому, в зависимости от сложившейся конъюнктуры.
Любуясь бескрайней синевой моря, Раничев
– И мы были рады тебе, Ибан, – в рыжую бороду улыбнулся Мансур Кашди, поправляя на левом плече желтый шелковый плащ. – Знаю, тебе надобно в Кафу…
– Скорей уж – в Тану, – Раничев тоже растянул губы в улыбке, впрочем, вполне искренней, ведь путешествие прошло на редкость спокойно. – Вот, прими в знак благодарности, – Иван протянул купцу несколько монет, тут же исчезнувших в могучей длани торговца.
– Могу подсказать тебе кое-кого, – купец пристально посмотрел на Раничева. – Если, конечно, нуждаешься…
– Да, да, – тут же закивал Иван. – Я и сам хотел бы просить.
– Гвидо Сантиери, запомни это имя.
– Гвидо Сантиери, – повторил Раничев. – Это купец?
– Арматор, – Мансур усмехнулся и, обернувшись, прищелкнул пальцами. Подскочивший слуга тут же развернул перед ним пол-листа белой багдадской бумаги, положил на специальную доску-подставку, вытащил перо и чернильницу.
Мансур быстро начертал несколько слов.
– Вот. Я попросил синьора Гвидо подобрать для тебя попутный корабль.
Иван поклонился.
– Арматор живет на улице Златокузнецов, это сразу за церковью Святой Софии, – пояснил купец. – Впрочем, сейчас искать его лучше на пристани. Спросишь – где, в любой таверне скажут.
Еще раз поблагодарив, Раничев пожелал всем удачной торговли и, щурясь от яркого солнца, направился в порт. Вокруг остро пахло рыбой, виноградом и пряностями, сияли пиленым сахаром белые стены зданий. Мимо прошли мастеровые с рубанками и пилою, видимо, плотники, за ними, куда-то спеша, проскакал всадник. Чуть не сбив Раничева, крича, пробежали мальчишки – лепешечники и водоносы. Иван остановил одного, купил воды, напился, заодно узнал, как пройти к пристани. Вытерев губы, постоял немного, любуясь на женщин, несущих из колодца воду в больших высоких кувшинах. Грациозно изгибаясь, женщины ставили кувшины на плечо и шли, осторожно поддерживая их руками. Красивые… Правда, лиц особо не разглядеть под полупрозрачными накидками из разноцветных тканей. А впрочем, во-он та, что наклонилась к кувшину – без накидки, босая, в длинной, перевязанной поясом тунике с заплатками – совсем даже ничего. Заплетенные в косу волосы густые, светлые, и лицо такое… кругленькое, курносое – ну, истинно русское. Только, правда, печальное. Не красавица, нет, но все же, все же… Девушка вдруг обернулась, и Раничев поспешно отвел глаза в сторону. Неприлично этак вот пялиться.
Ослепительно, до боли в глазах, сияло солнце, кричали чайки, одуряюще пахло морем, соленым ветром и еще чем-то вкусным, пряным. Так же, как в Мосуле, в садах муфтия Абу Юсуфа, куда Раничев пристроил-таки Саида. Парень, правда, поначалу отбрыкивался, все талдычил, что хочет наняться в войско, да и, в общем, наверное, и нанялся бы – если б не увидел сады.
Отойдя в тень, Раничев усмехнулся – не так-то легко было устроить Саида к Абу Юсуфу. И дело было вовсе не в садоводческих способностях мальчишки – уж те явно были на высоте – муфтий принимал к себе отнюдь не всякого. Поступив в садовники к такому богатому и важному вельможе, Саид захотел устроить пир – угостить, как следует, «дорогого друга Ибана», ну и чеканщика Исфагана заодно, как же без него-то? Раничев уж раскрыл было рот – давненько не пировал на халяву, главное, и время-то до отхода каравана Мансура Кашди еще было – однако Исфаган вовремя предупредил, чтоб скорее сматывался. Какая-то тварь дозналась-таки, кто стоял за исчезновением стройматериалов, направленных на ремонт моста. Пришлось быстренько сматываться и дожидаться каравана в предместье. Хорошо, обошлось…
Погруженный в свои мысли, Иван медленно спускался вниз по крутой улочке и вдруг, запнувшись о выбоину, полетел едва ли не кубарем, еле-еле успев подставить руку:
– Черт побери!
Шедшая впереди девчонка с кувшином резко обернулась:
– Русо?
– Русо, русо… туристо… – зло отозвался Раничев. – Что еще интересует – облико морале?
– Так ты и вправду с Руси! А откуда?
– С Рязани, – не стал отпираться Иван.
– С Рязани?! – поставив тяжелый кувшин, девчонка подбежала ближе и, испуганно оглядываясь по сторонам, зашептала. – Я ведь тоже там жила, в холопках, покуда боярин сурожцам не продал. Будешь ежели дома, скажи всем – больно много рязанских девок появилось на рынках в Кафе и Тане, раньше не было эстолько. Да и не только девок…
– Скажу, скажу, добраться бы только… Как звать-то тебя, краса?
– Марфена, – девушка неожиданно запунцовела. Снова подозрительно оглянулась: – Армат Кучюн – имя запомни. Гад, каких мало, – живым товаром торгует, а товар тот – обманом заделан.
– То есть как это – обманом?
– Хей, Марфут! – дрожащий от жары воздух прорезал рассерженный окрик.
Марфена резко отпрянула в сторону, наклонившись, подняла на плечо кувшин, засеменила, изгибаясь под непосильной ношей, так что Ивану неожиданно стало жалко девчонку. Он бросил взгляд вперед, на маячившего впереди не первой молодости мужчину с узким угреватым лицом, одетого в синий кафтан со шнурками и просторные шелковые шальвары, заправленные в мягкие сапоги-ичиги. За поясом его торчала плеть с узорчатой костяной рукоятью.
– Ти где бродишь, Марфут? – угреватое лицо исказила злобная гримаса.
– Я, я… я ничего плохого не сделала, господин Ишкай, – подойдя ближе, залепетала девушка. – Просто несу воду…
– Долго несешь, твар! – Ишкай наотмашь ударил девушку ладонью по щеке и осклабился: – Иди в дом, там пагаварым.
Раничев насторожился, чувствуя, как в душе его поднимается гнев. Вроде и не надо было бы вмешиваться – что ему до чужой рабыни? Однако ум говорил одно, а сердце – совсем другое.
Оглянувшись по сторонам – узкая улочка была относительно безлюдной, лишь у колодца толпился народ, – Иван приник к ограде рядом с деревянной дверцей, за которой только что скрылись Марфена с угристым Ишкаем. Вряд ли тот был хозяином, скорее – надсмотрщик, слуга. Между тем за оградой послышались злобные крики. Кричал Ишкай: