Молочные зубы

Zoje Stage

BABY TEETH

Copyright © 2018 by Zoje Stage

Возможно, машина умела различать слова, которые она никогда не произносила. Наверняка они хранились где-то у нее в подкорке. Возможно, увеличив изображение, все эти люди в белых халатах смогли бы разглядеть мысли, роящиеся в 3D-проекции ее черепа, как суетливые пчелы. Ханна знала: с ней все в порядке. Но мама захотела показать ее специалистам. Снова.

Больничная палата грозно стращала иглами.

К аромату лимонных леденцов примешивался едкий химический запах. Когда она была маленькой, машина ее пугала. Но теперь Ханне было семь, и она вообразила себя астронавтом. Космический корабль несся вперед и издавал короткие сигналы, а она определяла координаты, постоянно сверяя курс. Крохотная Земля исчезла из виду в иллюминаторе, и девочка оказалась в темноте, среди сияющих, убегающих вдаль звезд. Ее никто и никогда не догонит. Она улыбнулась.

– Не шевелись, пожалуйста. Мы почти закончили, у тебя все здорово получается.

Руководитель полетов внимательно наблюдал за ней, сидя за монитором. Она ненавидела персонал наземного центра управления с их белыми халатами, мелодичными голосами и искусственными улыбками, в мгновение ока сменявшимися хмурым взглядом. Все они одинаковые. Лжецы.

Ханна держала слова при себе, потому что они наделяли ее силой, сохраняя непорочность внутри нее. Она присматривалась к маме и другим взрослым, внимательно их изучая. Слова слетали с их губ как мертвые жучки. Не у многих людей, таких как папа, слова были похожи на разноцветных бабочек, от которых у нее дух захватывало.

Внутри нее бушевал калейдоскоп удивительных эмоций, которые она пыталась хоть как-то выражать. Но, как назло, изо рта вылетали будто цветные шарики. Чушь. Лепет. Разочарование даже для ее собственных ушей. Когда она оставалась в комнате одна, то изо всех сил практиковалась, но с губ срывались лишь жучки, пугающе живые, резво разбегавшиеся по коже и одежде. Она стряхивала их и смотрела, как они исчезают за запертой дверью.

Слова, как всегда ненадежные, еще никому не стали другом.

Но если честно, то существовала и другая причина ее безмолвия – выгода. Ее молчание сводило маму с ума. Все эти годы та отчаянно желала услышать, как ее дочь заговорит. И без конца умоляла:

– Ну, пожалуйста, маленькая моя! Ма-ма! Ма-ма!

А вот папа, наоборот, никогда не расстраивался и не просил. Когда он держал ее на руках, у него загорались глаза, будто перед ним вспыхивала сверхновая. Он один видел ее настоящую, поэтому она улыбалась ему, а в награду отец целовал ее и щекотал.

– Порядок, мы закончили, – сказал руководитель полетов.

В наземном центре управления кто-то нажал кнопку, и ее голова выскользнула из гигантской механической трубы. Космический корабль приземлился обратно на Землю, швырнув ее в водоворот повседневности. Вокруг проступили бесформенные силуэты, и один из них протянул ей руку, предлагая отвести обратно к маме, словно это было какое-то вознаграждение.

– Ты потрудилась на славу!

Какая ложь. Она вообще ничего не сделала, разве что слишком рано вернулась на Землю. Лежать неподвижно оказалось совсем не трудно, а молчание и вовсе было для нее естественным состоянием. Ханна протянула женщине руку, хотя ей очень не хотелось возвращаться к недовольной маме в очередную душную комнату. Куда лучше было бы исследовать бесконечные больничные коридоры. Она вообразила, что движется в чреве огромного дракона. Изрыгнув злобное пламя, он вышвырнул бы ее в другой мир, которому она принадлежала, где можно было мчаться по мрачному лесу с мечом в руке, выкрикивая боевой клич, чтобы собрать соратников. Она повела бы приспешников в атаку, и они ринулись бы на врага: режь, круши, бей и руби. Меч познал бы вкус крови.

Она провела по затылку дочери, пригладив растрепавшиеся во время процедуры волосы.

– Вот видишь, все не так плохо. Теперь послушаем, что скажут врачи.

От натянутой улыбки у нее задергался глаз, и она коснулась его уголка указательным пальцем. Ужас запустил острые когти в ее сердце, нанося непоправимый урон душевному равновесию. Бесконечные больничные коридоры, палаты и кабинеты врачей она считала ничем иным, как ведомством пыток. Они нависали над ней тяжеленной глыбой. Ханна сидела, подперев ладонью щеку, поглощенная своими мыслями, без тени эмоций на лице. Такой она обычно бывала перед экраном телевизора. Сюзетта взглянула на картину в раме, привлекшую внимание дочери. Квадраты блеклых цветов. По движению глаз Ханны она хотела понять, пытается ли та их сосчитать или сгруппировать по сходным оттенкам. Дочь делала вид, что не замечает присутствия матери, и в этом нежелании смотреть на нее Сюзетта увидела привычный укор. После стольких лет она потеряла счет грехам, за которые несла наказание.

Возможно, Ханна все еще сердилась, что у них закончились бананы. Перед этим она ударила кулаками по столу, сердито глядя в тарелку, в которой не было ничего, кроме хлопьев. Может, дочь затаила обиду за прошлый вечер, неделю или день. Ханна не знала, что Сюзетта не хотела делать ей еще одну томографию – радиация, в пятьсот раз превышающая обычный рентген, – но уступила желанию Алекса. Соображения, которыми руководствовался муж, основывались на прагматичной уверенности, что прогрессу дочери в развитии речи препятствует физиология. Он не видел, что вытворяла девочка, а Сюзетта никогда не могла сказать ему, в чем действительно заключалась проблема и что все это было одной сплошной ошибкой: она не умела быть матерью и удивлялась, как это вообще когда-то показалось ей хорошей идеей. И, видимо, поэтому во всем с ним соглашалась. Ханну, конечно же, обследуют еще раз. Им, разумеется, надо знать, нет ли у нее физических недостатков.

Сюзетта посмотрела на дочь. Как же они были похожи: темные волосы, большие карие глаза. Хоть бы она унаследовала что-то от Алекса. Сюзетта нарядила Ханну: надела новые гольфы и сандалии с ремешком. На ней же было шелковое платье спортивного покроя, перетянутое на талии ремнем, чтобы подчеркнуть фигуру, и туфли, стоившие целое состояние. Сюзетта понимала, что так наряжаться, отправляясь к врачам, глупо, но боялась, что ее сочтут плохой матерью. Так хотя бы никто не скажет, что ее ребенок выглядит неухоженным. К тому же у Сюзетты было так мало других возможностей надеть что-нибудь изысканное, потому что все время приходилось сидеть дома с Ханной. Раньше она любила наряжаться, отправляясь к Алексу на корпоративные вечеринки. Ей нравилось, что он не сводил с нее сладострастного взгляда, когда она попивала вино и болтала с другими мужчинами.

Тогда еще они пытались прибегнуть к помощи нянь, однако те быстро сбегали, и в конце концов, им пришлось сдаться. Алекс отнесся с пониманием, его вечеринки стали реже и короче, но тем не менее ей не хватало непринужденной обыденности, которой они когда-то наслаждались с Фионой, Сашей и Нгози. Сюзетта никогда не спрашивала, рассказывает ли Алекс о ней на работе или же ведет себя так, будто ее больше нет.

С волнением ожидая, что скажет доктор – и что он, возможно, станет ее критиковать, – она стала барабанить пальцами по руке Ханны. Та отдернула ладонь и уткнулась подбородком в грудь, все так же глядя на пеструю картину, которая ее словно гипнотизировала. Сюзетта чувствовала, как все тело затекло. От этого неприятно саднила недавняя рана, и женщина потянулась, пытаясь расслабиться. После операции, сделанной восемь недель назад, она впервые устроила себе такую продолжительную прогулку. На этот раз процедуру провели лапароскопическим методом, поэтому реабилитация казалась легче, хотя ей все равно пришлось попросить доктора зафиксировать шрам.