Молодая Екатерина
Шрифт:
Исправить эту ошибку было уже нельзя. Оставалось только устраивать северному соседу пакости, всячески унижая его самолюбие на международной арене. Ставший с 1744 г. канцлером Бестужев-Рюмин считался признанным мастером подобных дел. Он приготовил голштинской партии реванш в вопросе о штатгальтере — должностном лице, которое правило герцогством от имени Петра Федоровича.
Сам Адольф-Фридрих уже не мог сидеть на двух стульях, вернее, на двух тронах — в Стокгольме и в Киле. Так же как и его племянник не имел возможности одновременно находиться в Петербурге в качестве наследника и непосредственно заниматься делами немецких владений. Регент надеялся провести на пост наместника своего ставленника и многолетнего союзника — обер-гофмаршала Брюмера. Тем более что последний сделался фактическим главой голштинской партии в Петербурге — ведь по малолетству Петр Федорович не мог пока сплотить вокруг себя сторонников.
До высылки Шетарди Брюмер действовал заодно с французским послом. Он поддерживал оживленную, в том числе и шифрованную, переписку со Стокгольмом и активно интриговал в пользу своего патрона. Штелин вспоминал, что в те дни, когда к обер-гофмаршалу приходили письма из Швеции, тот запирался у себя, забывая даже вывезти великого князя на прогулку. Дело о штатгальтере казалось Адольфу-Фридриху решенным — кого порекомендует он, регент, тот и займет пост. И тут Бестужев подготовил своим противникам каскад неприятных сюрпризов.
Сначала, еще до свадьбы великого князя, в столицу России прибыл другой дядя царевича — Фридрих-Август, младший брат регента. Именно ему по завещанию герцога Карла-Фридриха, отца Петра, должна была достаться опека над мальчиком. Но в многочисленной семье решили, что правильнее будет передать бразды правления старшему, более опытному и надежному из дядьев [214] . Не важно, что Август и Карл дружили. Главное, младший брат — гуляка и выпивоха — какой из него регент?
214
Мыльников А. С. Петр III. Повествование в документах и версиях. М., 2002. С. 109–110.
Поскольку оба — и Адольф-Фридрих, и Фридрих-Август — приходились не только дядями Петру, но и родными братьями Иоганне-Елизавете, то в Петербурге продолжился тот же фамильный скандал, который начался еще дома, на благословенных немецких землях. Принцесса Цербстская сразу почувствовала угрозу. Она была частью голштинской партии, блокировалась с Брюмером и отстаивала интересы уехавшего в Швецию родственника — их связывала общая политическая игра, нити которой тянулись из Парижа и Берлина.
Бестужев попытался прервать эти контакты. Он пригласил служившего в голландской армии полковником принца Августа в Россию. Предварительно тот написал сестре, предупреждая ее о приезде и вовсе не ожидая получить резкую отповедь. Но Иоганна-Елизавета всегда рубила с плеча. «Мать знала, что эта поездка имела единственную для него цель — получить при совершеннолетии великого князя, которое хотели ускорить, управление Голштинией, иначе говоря, желание отнять опеку у старшего брата», — писала Екатерина. Принцесса ответила, что самое лучшее для Августа — «не поддаваться интригам», а «возвращаться служить в Голландию» и «дать себя убить с честью в бою». Канцлер, как водится, перехватил письмо и вручил его императрице. Та уже и так негодовала на шведского кронпринца. Иоганну-Елизавету обвинили «в недостатке нежности к младшему брату» за то, что она употребила столь жестокое выражение. Между тем сама принцесса считала его «твердым и звонким» и хвасталась им в кругу друзей.
Когда Август все-таки прибыл в Петербург 5 февраля 1745 г., сестра встретила его дурно. Но это уже не имело значения, ибо ласковый прием возможному штатгальтеру был оказан Елизаветой. А Петр Федорович, чтобы насолить будущей теще и Брюмеру, тут же подружился с дядей Августом. Мальчика не смущало, что принц мал ростом, крайне нескладен, вспыльчив и даже глуп. Зато Август — настоящий полковник — мог как очевидец многое порассказать юному герцогу о шедшей тогда Войне за австрийское наследство (1740–1748), в которой участвовала и Голландия.
Екатерина характеризовала дядю как человека непорядочного и считала, что он вкрался в доверие к ее жениху: «Под предлогом родства и как голштинец, этот принц так подобрался к великому князю, разговаривая с ним постоянно о Голштинии и беседуя об его будущем совершеннолетии, что тот стал сам просить тетку и графа Бестужева, чтобы постарались ускорить его совершеннолетие» [215] .
Казалось, великая княгиня должна была остаться в стороне от развивающейся интриги. Но на нее давила мать, которой в свою очередь посылал из Стокгольма инструкции старший брат. 20 августа он писал: «Признавая охлаждение между мною и великим князем чрезвычайно опасным для нашего дома, считаю необходимым предупреждать все внушения, которые сделаны… ему против меня. Я уверен… что Вы приложите к тому все свои старания. Я требовал того же и у великой княгини по Вашему совету. Я… пришлю Вам два экземпляра цифирью, которые Вы и великая княгиня можете употреблять… Я Вас усерднейше прошу внушать ей, чтобы она в этих случаях поступала со всевозможным благоразумием и осторожностью» [216] .
215
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 269–270.
216
Писаренко К. А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003. С. 173.
Ключевые слова в отношении Екатерины: «требовал» и «внушать ей». Так, во многом помимо воли, просто из повиновения матери и дяде, великая княгиня вовлеклась в чужую и ей лично невыгодную игру. Никакой пользы от того, что штатгальтером станет Брюмер, она не получила бы. Напротив, только лишний раз разозлила бы жениха. И наша героиня очень скоро это поняла.
Однако принц Август уже восстановил ее против себя. Он понимал, что на девушку давит мать, и попытался внушить племяннику, что мужчина должен уметь поставить женщину на место. Мемуары Екатерины так и дышат раздражением: «Принц Август и старые камердинеры, любимцы великого князя, боясь, вероятно, моего будущего влияния, часто говорили ему о том, как надо обходиться со своею женою» [217] . Под руководством родственника жених стал вести себя «как грубый мужлан».
217
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 271.
Материи дипломатического порядка соединились с семейными и чисто бытовыми. Как обычно, Екатерина молчала, слушала и делала выводы. Будь великая княгиня уверенна в привязанности жениха, она бы непременно попробовала отвратить его от кандидатуры дяди Августа. Скорее всего, именно об этом и просил ее Брюмер в разговоре, который выглядит как чисто воспитательный, поскольку суть опущена: «Помню, что гофмаршал Брюмер обращался ко мне в это время несколько раз, жалуясь на своего воспитанника, и хотел воспользоваться мною, чтобы исправить и образумить великого князя; но я сказала ему, что это для меня невозможно и что я этим только стану ему столь же ненавистна, как уже были ненавистны его приближенные» [218] .
218
Там же. С. 261.
Екатерина была очень осторожна. Она не могла не общаться с Брюмером как с главой партии, к которой принадлежала, но обмолвилась в мемуарах, что «его разговор всегда отдавал интригой». В борьбе за пост штатгальтера жених и невеста чуть не оказались по разные стороны политических редутов, но царевна вовремя отступила — ей незачем было рисковать, ради Брюмера, и ссориться с Петром накануне свадьбы.
А вот сам юноша не без помощи Бестужева устроил настоящий фейерверк. Даже мысль назначить злодея гофмаршала правителем Голштинии была ему противна. Как бы ни был забит и запуган великий князь, он, что называется, уперся в землю всеми четырьмя лапами. В постоянных стычках с Брюмером Петр, по словам Штелина, «привык к искусству ловко возражать и к вспыльчивости, от которой совершенно похудел». В то же время мальчик боялся кулаков и, когда на него нападали, не сразу вспоминал, что он принц и дворянин. Профессор описал отталкивающий случай в Петергофе, произошедший в 1745 г., незадолго до совершеннолетия наследника. Автор не говорил, из-за чего произошла очередная ссора, однако главной темой разногласий в тот момент было штатгальтерство. Вероятно, обер-гофмаршал требовал от воспитанника исполнения воли регента, тот огрызался.
«Брюмер вскочил и сжал кулаки, бросился к великому князю, чтобы его ударить. Профессор Штелин бросился между ними с простертыми руками и отстранил удар, а великий князь упал на софу, но тотчас опять вскочил и побежал к окну, чтобы позвать на помощь гренадеров гвардии». Штелин сумел удержать ученика, ведь, стань происшествие известным, в первую очередь пострадала бы честь самого мальчика. А Брюмеру сказал: «Поздравляю, что вы не нанесли удара его высочеству и что крик его не раздался из окна. Я не желал бы быть свидетелем, как бьют великого князя, объявленного наследником российского престола». Эти слова, как видно, пробудили в Петре если не смелость, то сознание поруганной чести. Он побежал в спальню, вернулся оттуда со шпагой и обратился к обер-гофмаршалу: «Эта ваша выходка должна быть последней: в первый раз, как только вы осмелитесь поднять на меня руку, я вас проколю насквозь» [219] .
219
Штелин Я. Записки о Петре III // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 22.