Молодая Екатерина
Шрифт:
Между тем семейный кораблик Петра и Екатерины действительно терпел крушение. На исходе зимы произошел случай, исполненный для великой княгини потаенного смысла. Во время дуэли был тяжело ранен Захар Чернышев. «Мы узнали, что Захар Чернышев и полковник Николай Леонтьев поссорились между собою из-за игры в карты у Романа Воронцова, что они дрались на шпагах и что Захар Чернышев был настолько тяжело ранен в голову, что его не могли перенести из дома графа Романа Воронцова в его собственный; он там и остался, был очень плох, и говорили о трепанации. Мне это было весьма неприятно, так как я его очень любила» [411] .
411
Там же. С. 362.
На первый взгляд обычная дуэль, если не вспомнить, что поединки чести во времена Елизаветы Петровны только входили в русский дворянский обиход и сами по себе являлись событием неординарным. А тяжелое ранение в голову — вещь вообще из ряда вон выходящая для карточного спора. О Чернышеве знали, что он поклонник великой княгини. Во время болезни Елизаветы Петровны в 1749 г. Екатерина даже рассчитывала, что в случае смерти государыни на полк Захара Григорьевича можно будет положиться при вступлении великого князя на престол [412] . Тогда они с Петром сидели в одной лодке и жена поддерживала амбиции мужа. Теперь ситуация менялась на глазах. Чернышев из офицера, преданного малому двору, превращался в человека царевны. Фактически произошло покушение на его убийство, и это не могло не затрагивать интересы Екатерины.
412
Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 146.
Кто был заказчиком? Или, вернее, по чьему наущению спровоцировали дуэль? Мемуаристка не говорила об этом прямо. Но сделала прозрачный намек: «Все случилось в доме графа Романа Воронцова», а последний входил в партию Шуваловых. «Этот поединок занял весь город, — вспоминала Екатерина, — благодаря многочисленной родне того и другого из противников. Леонтьев был зятем графини Румянцевой и очень близким родственником Паниных и Куракиных. Граф Чернышев тоже имел родственников, друзей и покровителей». Последних Екатерина не перечисляла, ибо принадлежала к ним сама, но отсылала понятливого читателя к семейным связям противников.
Графиня Румянцева, та самая, что была приставлена к великой княгине до Чоглоковой, не входила в круг друзей Бестужева и «терпеть не могла» Салтыковых. Зато состояла в тесных отношениях с Маврой Егоровной Шуваловой, урожденной Шепелевой, женой графа Петра Ивановича Шувалова и ближайшей подругой государыни. Круг покровителей Леонтьева более или менее ясен, это враги канцлера. Почему удар не был нанесен непосредственно по Сергею? Похоже, что дуэль Чернышеву устроили для примера, в расчете на испуг. «Леонтьев был по приказанию императрицы посажен под арест, — писала Екатерина. — …Когда опасность миновала, дело замяли».
Следовало ожидать сурового наказания, но тяжело ранивший Чернышева полковник вышел сухим из воды. Это подчеркивало силу противников канцлера. Недаром Салтыков предпочел на время затаиться. «Так как Москва очень велика и все там всегда очень раскидывались, — писала Екатерина, — то он воспользовался такой выгодной местностью, чтобы ею прикрыться и… сократить свои частые посещения двора».
Выкидыш показал, что дело не завершено. А встречаться на проходном дворе, где обитала великая княгиня, было невозможно. Влюбленным требовалась помощь. Именно теперь настал подходящий момент, когда Сергей мог сблизить свою даму и своего покровителя. «Мы согласились, что для уменьшения числа его (Салтыкова. — О.Е.) врагов я велю сказать графу Бестужеву несколько слов, которые дадут ему надежду на то, что я не так далека от него, как прежде».
Канцлер, по словам Екатерины, «сердечно этому обрадовался и сказал, что я могу располагать им каждый раз, как я найду это уместным» и «просит указать надежный путь, которым мы можем сообщать друг другу, что найдем нужным». Нетрудно догадаться, что связным был выбран Салтыков. «Старик отлично его принял, отвел его в сторону, говорил с ним о внутренней жизни нашего двора», назвал «неглупым молодым человеком», потом пустился рассуждать о тяжелом положении Екатерины, «как будто жил в моей комнате». На прощание Алексей Петрович сказал о великой княгине: «Она увидит, что я не такой бука, каким меня изображали в ее глазах».
Екатерине казалось, что они с Сергеем действуют вдвоем, ища защиты канцлера. На деле же она предложила использовать как связного между собой и Бестужевым человека, давно подставленного ей опытным царедворцем. С этого момента началось реальное сближение канцлера с великой княгиней. Оба шли на альянс охотно, готовые «все простить», лишь бы обрести политическую опору.
Вскоре поддержка очень понадобилась Екатерине. В мае 1753 г. появились новые признаки беременности. 30 июня молодая женщина ощутила боль в пояснице. Чоглокова позвала к ней акушерку, которая предсказала выкидыш, случившийся на следующую ночь. Тринадцать дней Екатерина оставалась в опасности, а потом еще шесть недель проболела. На этот раз поведение Елизаветы Петровны было совсем иным, чем прежде. «Императрица пришла ко мне в тот самый день, когда я захворала, и, казалось, была очень огорчена моим состоянием», — вспоминала наша героиня. Вероятно, канцлер все-таки смог убедить монархиню внутренне примириться с неизбежным и на время изменить стиль общения с невесткой.
Петр тем временем предпочитал напиваться в своей комнате. Все происходившее его унижало. «В этих ночных и тайных попойках великого князя со своими камердинерами… случалось часто, что великого князя плохо слушались и плохо ему служили, ибо, будучи пьяны, они… забывали, что они были со своим господином, что этот господин — великий князь; тогда Его Императорское Высочество прибегал к палочным ударам или обнажал шпагу, но, несмотря на это, его компания плохо ему повиновалась».
Эта сцена настолько психологически точна, что трудно обвинить Екатерину в выдумке. Человек, забывающий уважение к себе, напиваясь со слугами, потом хочет заставить их слушаться, но уже не может, ибо они держатся с ним запанибрата. Он хватается за палку, пытаясь побоями добиться своего, но вместо желанной цели только еще больше роняет авторитет. «Не раз он прибегал ко мне, жалуясь на своих людей и прося сделать им внушение, — продолжала Екатерина, — тогда я шла к нему и выговаривала им всю правду, напоминая им об их обязанностях, и тотчас же они подчинялись».
Конечно, в этих словах много самолюбования. Однако мы знаем, что наша героиня действительно умела подчинять себе окружающих. Что же до Петра, то дальнейшее показало: он и правда не мог заставить себе повиноваться. В такие моменты великий князь становится жалок. А уже в следующие — страшен. Однажды, зайдя в его комнату, Екатерина «была поражена при виде огромной крысы, которую он велел повесить» [413] . Петр парадоксальным образом сочетал легкомыслие с тонкими абсурдными ходами, имевшими символический смысл. Не стоит думать, будто царевна не поняла намека. Она заметила, что крысу повесили, «не спросив и не выслушав ее оправданий». Муж надулся.
413
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 352–364.
Укрощенные аргусы
В то самое время, когда Бестужев пошел на сближение с великой княгиней, другая группировка при дворе пыталась нащупать почву для союза с наследником. Оказывала ему услуги, поднимала шум из-за унизительной проверки, которую пытались подстроить люди канцлера и тем самым уличить перед императрицей в неспособности. Такое поведение Шуваловых свидетельствовало, что они определились на будущее и решили связать свою судьбу с Петром Федоровичем. Нервируемая наветами с разных сторон, Елизавета предпочла сначала поддаться влиянию Бестужева, ибо он предлагал дело — во что бы то ни стало обеспечить престолонаследие. Но благодушие императрицы не могло быть долгим. Она никогда не поддерживала один и тот же лагерь до конца.