Молодые и сильные выживут (сборник)
Шрифт:
Вспомнить, например, как это было, когда мы с Машкой столкнулись на безлюдном вещевом складе и принялись яростно, до одури целоваться. Стоило мне только захотеть, я взял бы ее прямо там, на сваленных в кучу матрасах, и она, а не другая, была бы у меня первой… И конец. Гроб. Вся распахнутая мне навстречу, радостно отдающаяся и требующая взамен меня без остатка, Мария застряла бы в моей жизни как кость в горле на долгие годы. Я просто не смог бы выпутаться – благодарный за любовь, но не любящий по-настоящему сам. Это страшное дело, когда девушка тебя всерьез, от души хочет, безо всяких обиняков. Это вам не «может быть надо бы и хорошо бы вроде бы… ой, мама!» – то, от чего я, честно отыграв свою роль в течение двух летних месяцев, сбежал и был на прощанье без особого сожаления поцелован в щечку. Нет, увы, на молодое искреннее чувство невозможно хотя бы не попытаться ответить. Это чувство прет изо всех дыр, обтекает тебя и захватывает, и на какое-то время ты даже можешь вообразить, что тоже действительно любишь. А потом? Я откуда-то знал, что будет после. Если выражаться по-мужски скупо и конкретно, понимал, что Мария с меня очень долго не слезет. А я ведь ее обожал. Машка уже тогда была мой верный боевой товарищ – она съезжала лучше всех девчонок, я – лучше всех парней. Мы целили во взрослую сборную, наша генетически заложенная тормознутость еще не вылезла наружу так явно, до поры до времени перевешенная молодостью лыжников и амбициями тренеров. Это потом будет все плохое – и ощущение своей второсортности, и отбор в «челленджеры», и один долгий-предолгий вечер, когда мы с Машкой танцевали на открытой веранде, и с
Кретин! Урод! Обожает он ее, видите ли! До чего же глуп бывает человек в двадцать лет! Ну переспали бы несколько раз, а потом я, почти в слезах, объяснил бы – все хорошо, Маша, но не могу я с нелюбимой женщиной, не могу и не буду, у меня такое ощущение, словно я и тебя, и себя предаю, обманываю, продаю по дешевке. Она бы поплакала, я бы совестью помучился – и все. Была проблема – нет проблемы. Наверняка остались бы друзьями. Но я был жутко принципиальный тогда. Индюк. И спихнул ее Илюхе. А тот сбежал, не мог больше, и она ушла с кем-то из немцев, как уходила до этого с нашими тыщу раз и с ненашими две тыщи. В том самом году, когда я бил Илюху по шее, защищая Машкину честь, ее прозвали «Машка-Сексопилка». За какие-то полсезона она методично и целенаправленно перетрахала большую часть мужской команды, причем каждому из своих кавалеров если и не разбила сердце, то основательно его помяла. Машка ведь на самом деле вещь, это не та женщина, которой вслед швыряют грязью. Ее совершенно невозможно представить жертвой сексуального насилия или вообще хоть как-то подавленной кем-то. Сама кого хочешь подавит – тем же Димону и Илюхе досталось по первое число. Но это был и их выбор тоже. Забавная оказалась последующая реакция в мой адрес – Димон меня возненавидел, Илюха только больше зауважал.
Как странно, уже десять лет прошло! Мне было семнадцать, и я – глаза в кучку, язык на плече, – взобрался на гору и потопал к базе. Илюха ждал меня во дворе. Человек с горными лыжами в руках – смертельно опасный противник, мы оба это знали, и я деликатно поставил лыжи к стенке. Рюкзак с ботинками пристроил рядом. Повернулся лицом. А он сказал только: «Поль, извини, я ничего такого не хотел». Мы разве что не обнялись. Но руки жали крепко. «Поль, скажи, ну почему?!» – «Что почему?» – «Я вас случайно видел один раз. На складе. Почему не ты? Она же такая… такая… И с каким-то ненашим козлом черт знает с каким…» – «Илья, дружище, поверь, тот раз на складе был единственный. Ну не люблю я ее, и все тут. Если бы любил – никому не отдал бы». Вот такой получился разговор. Семнадцать лет, врать еще не научились. И до сих пор, кажется, не умеем. И слава тебе, Господи, что не умеем. «А у тебя уже… было?» – спросил он. «Этим летом». – «И как?» – «М-м… Э-э… Интересно. Здорово. Но, в общем, ничего особенного». В целом верный ответ. Тоже честный. Сейчас оглядываюсь назад и вижу – я уже тогда мечтал о настоящей любви, которая затмит все предыдущие увлечения. Можно сколько угодно влюбляться по мелочи, это даже хорошо: удобно и ничего не меняет в твоей жизни. Танцуй, пока молодой. Потому что вслед за большим чувством крадутся на мягких лапах огромная зависимость, громадная озабоченность и здоровенная ответственность. Ка-ак набросятся, ка-ак скрутят – и уже надолго.
А потом мне было двадцать, и мы танцевали. Машка выросла в настоящую красавицу, я привычно раздевал ее взглядом и думал – вот стоит только крохотной искорке проскочить, и уведу Марию отсюда. А она глядела на меня откровенно и чуточку устало, она просто сыпала этими самыми искрами, но ни одна из них меня, придурка, в тот вечер не обожгла. И все – последний шанс растворился в воздухе. Потом начался «челлендж», да такой сногсшибательный, что телячьи нежности по боку – дай Бог здоровья до койки доползти, и не дай Бог там кто-нибудь еще разлегся. Мы очень трудно вкатывались в хард-формулу. Сказался невиданный уровень нервных перегрузок – в те редкие моменты, когда мы вспоминали о сексуальной жизни, то просто мастурбировали у себя по комнатам и валились спать. Даже половой гигант Димон перестал бегать в самоволки. Вместо того, чтобы красться, аки диверсант, по направлению к ближайшему населенному пункту, он рысью несся в спортзал и там уродовался до посинения на тренажерах. «Хочет ли побеждать скаковая лошадь? – спрашивал Илюха, глядя на его самоистязание. – Она бы хотела, да мозгов не хватает!» И тоже лез на тренажер. Молодая русская команда очень хотела побеждать. И хотя объективные условия были против – слабая подготовка, нехватка опыта, малая численность, – нас уже в первом сезоне заметили. На русских начали ставить деньги. Через год – большие деньги, потому что мы прочно окопались в первой десятке «Ски Челлендж» и иногда блистали в дауне. Появился транснациональный спонсор. На следующий год мы привезли ему первые медали. Еще годом позже Ленка с Димоном сделали бронзовый дубль в скоростном, Илюха подобрался вплотную к хард-слаломному пьедесталу, а я взял одиночное серебро. Потом был наш с Марией серебряный дубль. Команда уверенно набирала очки, в карманы лыжников потекли юрики. Кто бы мог подумать, что тот дубль в самом начале останется нашим единственным, а сам я выше серебра уже никогда не поднимусь?! Никто не мог. Наоборот, даже вялая и консервативная Россия начала проявлять интерес к своей команде и тоже делать ставки. Президент – Президент! – обмолвился, что надо бы команде расширить состав. Не секрет, что для стабильной команды половина успеха зарыта в тактике, а значит и в численности. На каждую хард-слаломную трассу разрешается выходить четверым от страны-участника, и если нацеливаешься на дубли, этот лимит нужно выбирать до упора. Плюс резерв – «челленджеры» ломаются часто. Нас было пятеро, и только двое из пяти ходили скоростной. Вскоре нас стало десять, потом вообще дюжина. Мы подвинули фаворитов, намечался перманентно золотой сезон. И тут – бац! На первом же этапе сломался Димон, потом ушибся Илюха. Пополнение съезжало неровно, где-то во второй десятке, и часто вылетало с трассы. А у нас с Марией вдруг объявились сильные конкуренты среди австрийцев, чехов и американцев, которых мы раньше легко обходили. Все моложе нас на год-два, они просто выросли и набрались силенок. Особенно негодяй Боян – несколько раз он вынимал золото у меня буквально из-под носа. А если это был не он, так находился другой. Машку тоже задвинули. Все-таки нам чего-то по жизни не хватало для настоящих горных лыж. Или это было чистое невезение – способные, но не более того, мы оказались в толпе откровенных талантов. Неудачно по времени легли. Я из того периода вывез прозвище «Князь Серебряный» и паршивую репутацию лыжника, который дальше второго места продвинуться хочет, но не может. С Машкой судьба обошлась попроще, о ней говорили, как о все еще подающей надежды. Было очень неприятно. И все-таки мы упирались как могли. Вся команда вплоть до самого распоследнего тормоза.
Сейчас нас девять, я просто не упоминаю здесь остальных ребят поименно. На самом деле они всегда были рядом и принимали какое-то участие в событиях, хоть косвенное. Это все равно как с тренером. Когда я говорю «тренер», не стоит думать, что он с нами возится один-одинешенек. Просто если бы тот же Димон треснул по уху не массажиста, а тренера Саню, вы бы о его существовании узнали. А массажиста, кстати, звали Арнольд. Мастер он был замечательный, но как ни старался, быстрее мы от этого не ездили. И, в общем, золотого сезона не получилось. Русские «челленджеры» завоевали репутацию крепких середнячков, да так при ней и остались. Стареть на трассе. И вот мне уже двадцать семь, и никакого от меня толку, даже хорошего человека Машку приласкать не могу, когда это для команды жизненно важно. Потому что в тот раз искра не проскочила, а уже через пару месяцев я увидел Крис. Она мне и до этого нравилась – в записи, – а тут я встретил ее, что называется, онлайн, и влюбился. До того, что сам теперь не пойму, для кого именно я намерен совершать большой и ответственный поступок, в смысле – красивый уход из спорта…
Мы стояли с Генкой в спортзале, и я смотрел мимо него, захлестнутый по горло воспоминаниями. А Генка сказал: «В общем, если ты нацелился на круг почета, тогда иди и как следует замотивируй Марию. Доступными тебе средствами.
Я кивнул и отправился в душ. Может, побриться еще? Ладно, и так сойдет. Все-таки не предложение делать иду, а всего лишь мотивировать боевую подругу Марию, человека и лыжника. Ничего другого мне просто не остается. Генка топал позади и давал полезные советы, которых я все равно не запомнил. Шел и размышлял о том, до какой же степени мы все друг другу осточертели. За последние несколько лет внутри команды не случилось ни одного романа – это несмотря на ротацию кадров и появление вполне симпатичных новых лиц. Пора зачехлять лыжи, пока и мне кто-нибудь в ухо не двинул. Вот, прямо сейчас и начнем.
Машка, кутаясь в халат, сидела с ногами на кровати и таращилась в монитор. Там дрыгалась покадровая раскладка – вечная Машкина соперница и личный враг австрийка Ханна проходила шпильку [10] . «Вот как у нее получается так загружаться? – спросила Машка, останавливая изображение. – Ну как?» Интонация вопроса была донельзя будничная. Как будто я каждый день стучусь в дверь ее номера. «Так же, как и ты. Просто она ниже ростом». Машка просверлила картинку ненавидящим взглядом, тяжело вздохнула и повернулась ко мне. Красивая. Но уже совсем не такая, какой я ее помню. Опять другая. «Садись, рассказывай». Я сел. «На что спорим, тебя Генка прислал». От такой фразы внутри стало как-то неуютно. «Почти угадала. Генка печется об интересах команды…» – «Шел бы он с этой командой…» – «…а я о своих». Машка разинула было рот, но осеклась. Наверное, интонация меня спасла – заговорщическая. И я рванул с места в карьер, похлеще, чем лыжник из стартовой кабины. «Осталось три этапа до конца сезона. Фавориты устали, верно? Самое подходящее время для нас. Давай здесь, в Шладминге, раскатаемся, а в Гармише или Кице сделаем дубль. Чтобы я мог спокойно уйти».
10
Шпилька – несколько флагов, выстроенных на одной прямой строго вниз по склону.
О-па! Какая, на фиг, психология! Мы ребята конкретные. С нами лучше всего – прямо в лоб. Машка еще молчала, но я ее уже поймал. «Маш, тебе же ничего не стоит объехать всю эту… женскую гимназию. На чистом драйве. Выйти на гору, увидеть, какая замечательная жизнь кругом, обрадоваться как следует – и объехать». Закусила губу. Что-то прикидывает. Ханна действительно техничнее. Но Мария зато гораздо злее. Один раз в жизни это плюс. Одна-единственная трасса будет твоя.
«Ты уходишь – точно?» Ах, вот что ее заботит. Чтобы выложиться не впустую. «Точно. Нет смысла оставаться, в будущем сезоне меня Боян Влачек раздавит». – «Ты с ним говорил? Обсуждал эту… свою идею?» Тут я всерьез задумался. Поговорить с Бояном мне приходило в голову сто раз. Но с каждым разом крепла уверенность: даже если он согласится чуточку уступить, я-то сам как к этому отнесусь? Как буду жить, пройдя круг почета, который достался мне согласно позорному и неспортивному сговору? Наверное, Машка прочла эту мысль в моих глазах, потому что отвела взгляд и буркнула: «Извини». – «Ничего. Я и так возьму золото. Главное, ты возьми». – «Можно. Реально. Когда?» – «Здесь просто раскатываемся, а дальше… Уговоримся так. Тот, кто выходит на трассу первым, топит вовсю. Как в последний раз… – насчет последнего раза я нарочно сказал, и Машка в ответ даже не поморщилась. – Второй уже пляшет от времени первого». – «Нет». Я немного удивился – чего она хочет? Какой смысл второму гнать, если первый не смог показать хорошего времени? А если «догоняющий» в Гармише просто сломается? Тогда ведь улетит псу под хвост последний шанс в Кице. Это тактика, это классика… «Второй тоже едет как в последний раз, – сказала Машка твердо. – Иначе я не участвую». – «Что за игры, Мария? Чего ты хочешь?» Она криво усмехнулась. Не понравилась мне эта усмешка. «Допустим… Допустим, я хочу увидеть, как ты все поставишь на карту. Хотя бы раз в жизни. Тебе нужен круг почета? Сколько угодно. Я привезу твое драгоценное золото. Но ты докажешь, что готов платить». Вот так. Сурово, но справедливо. Видимо, у меня было очень растерянное лицо, потому что Машка перестала усмехаться и начала внаглую ржать. «Извини, Мария, а тебе круг почета что, совсем не нужен? Или тебе не покажется глупым лететь со всей дури, когда я внизу четвертый?» – «Не-а. И круг почета не нужен, и глупым не покажется». Она забавлялась, я соображал. Похоже, настала пора мне тяжело вздыхать. Оплачивать долги. Отступать некуда, позади ничего не осталось. «Хорошо, – я протянул руку. – Согласен». Она небрежно шлепнула меня по ладони, я до боли сжал челюсти и повернулся к двери. Может, оно и к лучшему. Будем просто съезжать как молодые – глаза на лоб, из груди рвется восторженный крик… Так именно и рождаются самые яркие победы. Увы, с годами приходит контроль, ты начинаешь соображать, рассчитывать, сознательно участвовать в хитрых тактических играх. А нужно просто съезжать. Как в последний раз… Тут меня схватили за рукав. Я отпустил ручку двери, обернулся, и выяснилось, что я все еще у Машки в номере, а вот и она сама, буравит мне душу зелеными глазищами.
«Поль, ты правда уходишь?» – «Да». – «И что потом? Будешь подбегать с микрофоном и задавать мне глупые вопросы?» – «Нет, я буду сидеть в комментаторской и рассказывать народу, как загружается твоя подружка Ханна. Маш, а что мне еще остается?» – «Не знаю…» Опустила глаза. Я положил ей руку на плечо. Думал, током долбанет – обошлось. Плечо как плечо, живое. Чужое. «Маш, давай сделаем это. Круг почета, а, Маш? В этом сезоне мы еще можем. В следующем будет поздно, ты же знаешь. Давай, а? Станет гораздо легче. И тебе, и мне». Стряхнула мою руку, отвернулась. Я буркнул «Ну, до завтра…» и удрал. В коридоре околачивался Генка. Посмотрел я на него и вдруг подумал: елки-палки, мужику почти сорок, а ведь никто из команды никогда не обращается к нему на «вы». Все мы отлично знаем, для чего он нужен команде, и до чего он нужен, каждый это испытал на себе. Но… Генка никогда не выйдет на трассу. А мы по ней съезжаем почти каждый день. И трасса проклятая ломает нас, делает не такими, какие мы есть, или могли бы быть (что-то похожее Крис недавно говорила, только я не согласился тогда). Вот мы и ведем себя не по-людски. Заботиться друг о друге, помогать, терпеть слабости и прощать обиды, намеренно совершать какие-то поступки, облегчающие участь товарища… То есть поступать, как положено у нормальных людей. Мы об этом не думаем, и этого не делаем. У нас одна мама на всех, очень суровая – трасса, – но братьями и сестрами русские «челленджеры» от этого не стали. Наоборот, трасса разобщает. Делит лыжников на касты. Естественно, как любой брахман, я раньше думал, что это здорово: пусть всякая мелюзга знает свое место. Мы – верховные жрецы горнолыжного бога. Те, кто делает на нас ставки – козлы, но мы их с высоты своего положения милостиво прощаем, ведь они вносят посильную лепту, помогают нам служить (хотя все равно козлы). Остальные посередке и не стоят внимания. Но в какую нишу втиснуть того же Геннадия? Или моих родителей, прививших мальчишке любовь к горным лыжам, но так и оставшихся чайниками навек? Что вообще творится за границами моего крошечного мирка – там, где кончается снег и начинается все остальное? Мне кажется, что я знаю об этом достаточно. На самом деле голая информация без личного жизненного опыта не значит ничего. Да, пора уходить. Зачехлить лыжи – и в путь. Долгий, может быть не очень легкий. Пока еще не поздно. Туда, за горизонт бескрайнего снежного поля, в котором очень легко затеряться и погибнуть. А значит, послезавтра я начинаю съезжать так, как давно уже не ездил.
Генка чего-то ждал от меня, но я только махнул рукой неопределенно и пошел ужинать. Отстаньте все, маму вашу фак и папу тоже. Надоели. Геннадий Сергеевич попросил вытащить пару каштанов из огня – что ж, я рад стараться. Только Мария его ненаглядная, которая ему второй год не дает, через три этапа покинет команду навсегда. Машка хочет, чтобы я гнал во всю дурь – пожалуйста. Надеется увидеть, как я ненароком сломаюсь – ради Бога. Я тебе, зараза кудрявая, такое шоу покажу, от зависти удавишься. Вот так. Полный вперед. А то ничего себе заявочки – «твое драгоценное золото»… «покажи, что готов заплатить»… Эх, Машка, да ты без меня… Тьфу!… На самом деле я не был особенно рассержен. Но целенаправленно себя накручивал. Чтобы пройти трассу, ни на кого и ни на что не надеясь. Просто хорошо съехать.