Молодые и сильные выживут (= Закон фронтира)
Шрифт:
«Тупые» гуляли, Женя терзала узел, чувствуя, как наливается кровью лицо и гудит в ушах. Наконец поводок развязался. По трубе Женя добралась до подвального окошка, легко открыла его и просочилась наружу.
Были уже сумерки. Во дворе стояло штук пять разномастных машин и лениво прогуливались двое с автоматами. Женя ужом проползла до глухого кирпичного забора, не без труда его одолела и встала на ноги посреди незнакомого тульского предместья.
Первым делом нужно было найти какую-нибудь обувь и бежать, бежать, бежать. Женя, не раздумывая, кинулась через дорогу в первый же подвернувшийся дом. Заскочила в висящую на одной петле дверь, споткнулась и
В доме основательно потрудились мародеры, но стоптанные кроссовки всего на размер больше, чем нужно, Женя нашла. Обулась, выскочила с черного хода и побежала огородами непонятно куда, но лишь бы подальше отсюда. Мелькнула идея свернуть в центр и добраться до Главного, но город настолько Жене осточертел, что она продолжала бежать прямо. Ей позарез нужно было сориентироваться, понять, куда ее завезли, чтобы успеть к рассвету на место встречи. Или хотя бы добраться до указанного Дымовым гаража, где под верстаком мог до сих пор ждать своего часа «АКСУ». Сдаваться в плен и изображать дуру Женя больше не хотела. Просто не осталось сил. Она слишком привыкла жить свободной, не ожидая ни от кого поддержки, но зато и не принадлежа никому. Ей всегда хотелось выбирать самой все в этой жизни – работу, друзей, мужчину. Но получилось так, что настоящую самостоятельность Женя обрела только вместе с частичной амнезией. Не то чтобы это ее полностью устраивало, но… Встреча с парнями, которые называли себя Регуляторами, кажется, примирила ее с действительностью. И теперь больше всего на свете Женя хотела поскорее вернуться к ним.
Еще хотелось нырнуть с головой в мокрое и теплое, смыть этот дурацкий, полный напряжения и опасности день. Если верить календарю часов, двадцатое мая. Какого года, Женя точно сказать не могла. Но это ее и не особенно волновало. В новом мире имел значение каждый год, который удалось прожить. А что у него за порядковый номер от Р.Х., будет разбираться следующее, более счастливое поколение.
«Если оно, конечно, будет».
С этой мыслью Женя нырнула в очередную калитку, сильно треснулась плечом о косяк и поняла, что, во-первых, уже почти совсем темно, а во-вторых, ее на бегу основательно заносит. Да и бегом это судорожное переступание ногами сложно было назвать. Девушка перешла на шаг и, не раздумывая, взошла на крыльцо дома, который только что собиралась обогнуть. Нашла пару одеял и подушку, выбралась в запущенный сад, забралась в густой малинник и устроила на земле импровизированную постель. В доме оставаться ей и в голову не пришло – нежилые помещения давно облюбовали крысы. Женя крыс не очень боялась, но вот мыши, которые в доме тоже могли быть, до сих пор приводили ее в ужас.
Стараясь не думать о еде, которой в доме не нашлось, она завернулась в одеяло и почти мгновенно заснула. Приснилась ей огромных размеров вкусная морковка, которой они сочно хрумкали на пару с Малышом. Аппетитно жуя, огромный жеребец человеческим голосом рассуждал о трансакционном анализе, и Женя с изумлением поняла, что это вовсе не Малыш, а капитан Дымов, и дело не на конюшне происходит, а у дверей первой студии «Останкино». «Мы с тобой оба классические Непобедители, – втолковывал Гош. – Мы не ищем оправдания своим ошибкам, но и не склонны долбить стену головой, чтобы непременно добиться успеха. Просто люди, нормальные средние люди. Так что, солнышко, в высшую лигу мы, конечно, пробьемся, опыта хватит, но потом нас все равно сомнут».
Женя грызла морковку и все думала, как бы поумнее возразить, но вдруг заметила, что говорит Дымов совсем не с ней, а с какой-то другой женщиной. Это было чертовски обидно, и она чуть не расплакалась во сне. Но подсознание чутко среагировало, и Дымов превратился в теплого и сильного Малыша, который уже ничего не говорил, а только косил на Женю большим ехидным глазом.
В нескольких кварталах к центру взревели моторы и началась стрельба. Женя на секунду проснулась, выплюнула изо рта изжеванный край одеяла и перевернулась на другой бок.
На рассвете Гош заткнул ненавистный будильник и некоторое время соображал, куда это его занесло. Посмотрел на фосфоресцирующие стрелки и в который раз подумал, что хорошо бы найти работоспособные часы, которые показывали бы полную дату, включая год. Это желание глодало его уже почти месяц, с момента знакомства с Сан Сеичем и обретения имени.
– Подъем, Регуляторы! – хрипло скомандовал он, распахивая кормовой люк тягача и выбираясь наружу. – Эй! Кто не спрятался, я не виноват!
Вместо ответа ему плеснули в лицо водичкой. Гош немедленно сунул обидчику под нос пистолет.
– Сдурел? – поинтересовался Цыган. – Проснись, отец! Свои!
– Черт побери, ничего не вижу… – пробормотал Гош, опуская руку с пистолетом и щурясь на утреннее солнце. – Извини. Условный рефлекс.
– Хорошо, что не безусловный. Давай я тебе полью. Десять баксов.
– Момент… Сначала по доброй привычке нужно помыть траки… – Гош исчез за бортом тягача.
– Это что, танкистский фольклор?
– Не знаю, как у танкистов, а у нас говорили именно так. А нагло заснуть на боевом посту означало «люком удариться» или «сознание потерять». Это парня одного командир спалил прямо в машине, а тот ему сонным голосом заявляет: «Я, товарищ капитан, не виноват. И не спал я вовсе. Забирался в машину, тут люк расстопорился и как даст мне по башке…» Капитан со смеху чуть не помер и всем этого бойца ставил в пример – мол, если врете, так хотя бы изобретательно.
– Я в армии не служил, – уверенно заявил Цыган. – Я вообще пацифист.
– Скажи лучше «папенькин сынок». Будь у меня отец посол, я бы тоже отмазался.
– Не посол. Рангом пониже. Не помню еще кто. В отличие от некоторых. Счастливый ты, Гошка. И за что тебе столько памяти?
– В наказание, – объяснил Гош, выходя из-за тягача. – Ну-с, плесни балтийцу… А где Большой?
– Купается. Вон… Слышишь?
– В горюче-смазочных материалах?
– Да нет, там у заправки большой отстойник. Вода хорошая, дождевая. Масляных разводов нет.
– А ты купался?
– Да боязно как-то. Еще лишай какой-нибудь подхватишь, а чем лечиться?
– Не дай бог теперь заболеть. Все, что страшнее простуды… Уф! Спасибо. Хватит.
– Пошли завтракать.
– Минуту, – Гош нацепил темные очки, чтобы так не слепило, и огляделся.
– Вспоминаешь? – завистливо спросил Цыган.
– Угу. Даже страшно. Ты держи меня, чтобы в депрессуху не ударился.
– Как держать?
– Ну, говори о чем-нибудь отвлеченном. Так, слева у нас пункт техобслуживания. Кстати, здесь же и аккумуляторная. Вот кочегарка. Понял. Грузовики стоят на консервации, там ничего интересного нет. Ох, что-то мне этот парк не нравится. Очень уж знакомо…