Молоко волчицы
Шрифт:
– Казачество не отменяется, - подтвердил Коршак.
– Наравне с рабочими, крестьянами и солдатами казаки входят в Советы.
Еще откололась часть сотни за Михеем.
Пронзительны черные глаза бывшего хорунжего. Выдерживает взгляд Роман Лунь, покручивая барабан нагана. Казаки - что порох: миг - и пыхнут. Остается последнее: пропустить сотню, а уж потом, как дело покажет. И председатель Совдепа сказал:
– Кто не согласен идти в красные, идите по домам. Убрать пулемет! Дайте дорогу!
Спиридон толкнул коня, но тут Саван Гарцев застремил ему путь:
– Братцы!
– Долой контрреволюцию!
– крикнул Антон Синенкин.
– Я, военный комендант, приказываю: оружие сдать немедленно!
– Как?
– привстал в стременах на носки Спиридон.
– Шашку сдать? А может, она, к примеру, жизнь мою спасала или от отца как память досталась? Тогда как, Денис?
– Если говорить честно, а по-другому говорить нельзя, то оружие все равно придется сдать - время военное.
– Ты в каком чине закончил германскую войну?
– Рядовым, - улыбнулся Денис.
– Оно и видно. Какой же дурак сдает оружие в военное время? Разве что вот так!
– Спиридон выхватил шашку и протянул лезвием Коршаку.
– Бери! Да надень сперва железную рукавицу!
Оружие составляло фамильную гордость казаков. В зеркальных клинках томленой стали сполохами вспыхивала пламенная казачья доблесть. Оружие поддерживало чувство собственного достоинства, начавшееся с чувства собственной безопасности. С малых лет мечта казака - кинжал, револьвер, шашка. Стамбульская семигранная винтовка, шашки секретного булата - гирла, волчок, гурда - ценились на кутанах и юртах дороже жизни. Случалось, за шашку отдавали жену. Владельцу чудесной гирлы прибавляли ранг. В одном ряду с оружием стояли только серебряные знаки, офицерский шарф, кони живая валюта, чеканно звенящая подковами. Собственно, большинство набегов совершалось ради захвата коней. Донесения о стычках начинались с перечисления захваченных или потерянных табунов, а уж потом - о раненых и убитых бойцах. Даже плети составили целый промысел шорников. Их плели многополосьем, отделывали махрами, кистями, снабжали жгучими нахвостниками, утяжеляли свинцом и медью, серебрили рукояти. Плеть необходима и для коня, и для порядка в семье и государстве.
– Человеку не нужно оружие, - не отодвинулся Коршак.
– Это волку нужны клыки да когти. А нам был бы плуг да конь. Но твою, золотую шашку, Спиридон Васильевич, мы оставляем тебе.
– Я офицер, мне и маузер не помеха.
– Именное оружие, холодное, оставим, - подтвердил Синенкин.
– Станичники, не верьте!
– кричит Роман Лунь и громко взводит курок нагана.
Тогда многие дослали патроны в стволы, а многие обнажили шашки.
Величайшим усилием Михей заставляет себя стоять под наганом Луня. В иной обстановке он сам бы уже перешел в наступление, но тут нельзя начнется бой.
Спиридон испугался, что выстрел грянет неминуемо в брата, и тронул Луня:
– Постой, Роман. Дай погутарить. Михей Васильевич, Арбелина-князя помнишь?
– Помню, - Михей сутулится, как от налетевшего ветра. Мысленно поблагодарив брата за помощь, он понял при упоминании Арбелина, что добром теперь
– Слова его на пиру помнишь?
– Ну?
– "Будете возвращаться в станицы - и захотят вас разоружить". Говорил он это? Или замстило тебе? Говорил!..
Неожиданно под ноги коня Коршака упал австрийский карабин.
– Берите!
– выехал в нейтральные Игнат Гетманцев.
– А кинжал не отдам - на нем серебра полфунта! И ружьецо у меня славное, потому как я живу охотничьим промыслом.
– На, черт с ней!
– бросают казаки винтовки неходового калибра трофейные.
– Пулеметы сдайте!
– приказывает Антон Синенкин, Коршак толкнул его, но поздно - приказ уже дан.
– Остановитесь!
– кричит Саван Гарцев.
– В присягу плюете! Оружие к бою!
– Отставить!
– командует Спиридон. Обтер приклад карабина.
– Пулеметы и винтовочки пока сохраним. Я еще не сдал сотню.
– Спиридон Васильевич, - начал Синенкин, но Спиридон оборвал его:
– Я командир сотни, и коли ты теперь не есаул, то я еще сотник, господин товарищ!
– Господин сотник, - с сожалением посмотрел на него комендант.
– Мы пускаем вас в станицу. Идите.
– А через час в гости пожалуете?
– Готовь хлеб-соль, можно и в гости, все же станичники.
– И пожалуете в гости при винтовочках и шашечках?
– Мы всегда при них - обязаны, но можем прийти и без них.
– Гостям мы завсегда рады, и вот на сей случай мне и понадобится моя верная жена-винтовочка. Я ее кровью добыл! И от бога не отступлюсь тоже! Спиридон крупно перекрестился, и за ним закрестились казаки.
Тут снова выступил Михей.
– Бога нет!
– хульно сказал он новые слова.
– Все попы придумали, чтоб на шее трудящего народа ехать!
– А ты почем знаешь, что бога нет? Смотри, заваришь кашу внукам-правнукам хлебать не выхлебать! Кто ты таков, хорунжий, кавалер георгиевский или мужик?
– Мужик!
– упрямо сказал старший брат.
– Сукин сын!
– как плетью, хлестнул сотник.
– А ну сдай оружие!
– взвился с конем Михей.
– Сдам, только допрежь башку срублю тебе, поганцу!
– Ах ты, волчья голова, сучье вымя!
– со свистом потянул шашку Михей.
– Погибай, контра!
– Погибнем - вырастет трава и прошумит казачью славу!
– вновь беснуется Роман Лунь, поднимая дальнобойный наган.
– Я сам управлюсь с ним. Роман, - слезает с коня Спиридон.
– Стань, гад, в позицию!
Михей легко спрыгнул с седла - джигит, - встал в изготовку.
– Шире круг!
– распорядился кто-то, как на танцах.
– Сотворите молитву, - подсказывают братьям казаки.
Кое-кто закурил. Саван Гарцев ест хлеб с салом, запивая из фляжки.
– Что вы делаете, братья, - говорит Коршак.
– Поединки давно запрещены. Мне тоже Арбелин дарил шашку. Будем держать их на врага иноземного. Обнимитесь с миром - и по домам все!
– Не лезь в семейные дела, - становится в позицию Спиридон.
– Он мне лихой татарин, а не брат родной, ежели в бога не верует!