Моника 2 часть

Адамс Браво Каридад

– Вот ты и здесь: это Боттом. Важный город Сабы. Есть что-то вроде отеля в этой долине. Пойдем, поедим чего-нибудь, а потом пойдем по магазинам. Это платье тебе очень идет. Нам нужно купить еще…

– О нет, нет, ни в коем случае! Вы с ума сошли? Мне ничего не нужно, я ничего не хочу, а если у вас есть жалость, дайте мне свободу вернуться… Мне поверят в любом месте. Позвольте мне вернуться в монастырь, Хуан?

– Твой монастырь? Как может тебя это радовать?

– Там есть мир, тишина, одиночество и покой...

– В могиле тоже покой! И почему ты хочешь умереть,

когда жива? Ты даже не понимаешь, насколько это нелепо! Подойди, посмотри туда…

Он снова подхватил ее, унося к каменному бордюру ближайшего пруда. Это был маленький водоем, где капля за каплей разливался родник, и он, словно в зеркале, отразил две фигуры: огромную и крепкую Хуана; хрупкую, дрожащую и утонченную Моники де Мольнар…

– Посмотри, Моника, посмотри хорошо… Посмотри на себя без монашеской одежды, без черных тряпок, которые скрывали тебя до такой степени, что не видно было ни тела, ни души… Сними эту накидку!

Он сдернул ее, заставляя опуститься к воде, чья гладкая поверхность отражала ее. Моника увидела в чистоте водного голубого неба приоткрытые губы, сверкающие глаза, немного растрепавшиеся светлые волосы… Увидела обнаженную шею, грудь, ладони, хрупкие руки, неподвижно соединенные, словно две белые лилии, и глаза посмотрели восторженно, увидев себя другой…

– Сколько лет ты не смотрелась в зеркало?

– Не… не знаю… – сомневалась взволнованная Моника. – На самом деле я немного смотрелась на корабле… Я выглядела в этом платье так глупо, несвойственно самой себе…

– Это платье простой деревенской женщины, которая живет, любит, радуется солнцу и чувствует его поцелуи на коже… Посмотри на себя, разве ты не красива? Не прекрасна? Разве ты не такая же красивая, как и сестра? Пойми, что не оскорбление осознавать, что ты красива, привлекательна и желанна для настоящего мужчины. Это не оскорбление, наоборот…

– О, замолчите! Оставьте меня, Хуан!

– Не оставлю; но не бойся, я ничего от тебя не хочу, если ты не расположена. Почему ты хочешь умереть? Какая может быть причина? Думаешь, не сможешь жить без Ренато? Я так не думаю. И не думаю, что ты можешь так сильно его любить. Ты всегда жила без него, он никогда не был твоим, ты никогда не была в его объятиях…

– У меня была надежда… – призналась Моника, борясь между стыдом и тревогой.

– Какой же ничтожной была эта надежда! Твоей страсти не существовало, она была ложью. Была только безумная, отчаянная, тоскливая любовь, которая была у нас двоих, и которая ушла сквозь ладони… Конечно больно, конечно мы чувствовали, как она отрывается от души. Надежда! Надежда, сон…! Это ложь, Моника, ложь… Нет больше повязки, которая закрывала глаза и душила чувства. Сначала я возненавидел тебя, думал, ты на самом деле такая: послушный лик, украшающий алтарь, холодность, бессердечие, бездушность, бескровность… Я думал, ты нечто вроде святой… Не было насмешки в этом прозвище… Святая Моника… Теперь я вижу, что ты оставила монашеские одежды, черные одежды и лживые чувства, что у тебя есть сердце, способное страдать и любить…

Они стояли неподвижно у края источника. Моника закрыла глаза…

Едва посмотрев на темный силуэт его отражения, она двинула белокурой головой с болезненным выражением:

– Почему вы так меня мучаете этим, Хуан? Для чего?

– Чтобы вылечить. Прежде чем заболело тело, у тебя была больна душа… Больная старыми мыслями, глупыми суевериями… Ты не мумия, обернутая в бинты, я хочу, чтобы ты жила, радовалась солнцу, и если после этого как настоящая женщина ты почувствуешь, что весь мир зовут Ренато, то я пойму, что ты была права, что ценнее для тебя было умереть или убить тебя…

Большие ясные глаза Моники устремили на него взгляд, в них появилось нечто похожее на слабую и болезненную мольбу больного и несчастного ребенка:

– Хуан! Хуан…!

– Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что он такого сделал, чтобы ты так его любила?

– Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?

Хуан сжал кулаки, вспоминая… Что сделала Айме, чтобы он любил ее такой свирепой и жестокой страстью? Что сделала она, чтобы разжечь плоть и душу, которая довела его до самого края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю… Он вспомнил влажный и чувственный рот, нежный и резкий, и вопреки себе вздрогнул, но отодвинул ее образ как бы рукой, и очнувшись, пригласил:

– Пойдем познакомимся с островом Саба… А, посмотри, вон там наши парни! – повысив голос он позвал: – Сюда… Сюда…!

– Вы зовете их? – удивилась Моника.

– Конечно. Ты дала понять, что Сегундо Дуэлос показался тебе хорошим. Возможно, прогулка с ним покажется тебе приятней… Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может казаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д`Отремон, сливки нашей аристократии, но он еще лучше, чем сеньор Кампо Реаль…

– Что с вами? К чему эта насмешка?

– Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что… Все детали незначительно меняются… или по крайней мере, так кажется… Бумага, подпись, кольцо, все те же слова по закону Латинской Америки или где угодно, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д`Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол…

Живо он ответил Монике, но не успели с его губ сорваться слова, как перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял второй с Люцифера, который смотрел на нее восторженными глазами. И Хуан предложил:

– Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу… Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, можешь попробовать его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть…

– Хуан… Хуан…!

Моника сделала несколько неуверенных шагов, ноги скользили по широким и отполированным плитам, лежавшим на дороге ярких улиц маленькой и уединенной деревни. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя, как он удаляется между двух рядов красивых белых домов…