Моника 2 часть
Шрифт:
Старое письмо Бертолоци подрагивало в руках Ренато, как подрагивало в руках Франсиско Д`Отремона. Глаза, расширенные от волнения, поднялись, чтобы пробежать строку, не видя ее и отчаянная неподвижная фигура старого нотариуса онемела вместе с ним… Мгновение он дышал с трудом, его душили эмоции этой трагедии, которая случилась давно, но от этого не становившейся менее жестокой; его вновь притягивали пылающие неравномерные строки. Еще раз он обратился к ним, и снова испил ядовитые буквы Андреса Бертолоци:
«Если он стоит перед тобой, посмотри в его лицо… Иногда он твой живой портрет…
С острой болью, побледнев от ужаса, затем покраснев от возмущения, Ренато Д`Отремон скомкал письмо – последнее послание проигравшего соперника и недруга, но победившего после смерти. Он почувствовал страстное желание плюнуть в мертвое лицо, на могилу Бертолоци, как Франсиско в тот роковой рассвет…
– Разве может человек быть таким злобным, Ноэль? Разве может кто-нибудь так мстить беззащитному невинному созданию? Вы знали все это?
– Я догадывался, хотя до этого момента и не знал содержания этого ужасного письма…
– А Хуан? Бедный Хуан…
– Мое сострадание к нему, как видишь, имело причины. Оно было справедливо, как и долг твоего отца защищать его. Но все ополчились против него…
– Это моя мать восстала против него… Как сейчас помню то время. Помню ту ночь, когда отец сел в последний раз на лошадь, помню это словно ожог… Ведь я тоже ополчился против него!
– Ренато, что ты говоришь?
– Это было ради того, чтобы защитить мать, и его последние слова были сказаны, чтобы снять тяжкий груз с моей совести… Да, Ноэль… На смертном ложе отец сказал мне две вещи: что мне нужно защищать мать, даже против него самого и помогать Хуану, протянув ему дружескую, братскую руку… Да, как брату, это были его слова, я отлично помню… Эти слова навсегда вонзились в мое детское сердце, и я поклялся исполнить его желание, и вопреки всему миру исполню, Ноэль!
Он бросил письмо на стол, вытер виски, влажные от тревожной испарины. Затем быстрым движением положил старую скомканную бумагу и поджег ее пламенем светильника, сказав:
– Теперь я сжигаю это бесчестие, эту ненавистную бумагу, этот крик злобы и низости, являющийся наследством Хуана… Я дам ему другое, дам то, что хотел дать отец: мое доверие, преданность, любовь брата… и половину земель, потому что они принадлежат ему по крови…
– Сынок, ради Бога… Будь благоразумным…
– Я предпочитаю быть справедливым, Ноэль. Пусть наконец справедливость наступит на земле Д`Отремон… Справедливость, понимание, любовь и милосердие для живущих, и прощение за совершенные грехи умерших…
На широкой фарфоровой пепельнице вместо письма осталась горстка черной золы; затем быстрым движением Ренато открыл дверь, старик-нотариус спросил:
– Куда ты, Ренато? Ты не будешь ждать Хуана?
– Я не могу уже ждать, Ноэль. Я прямо сейчас встречусь с ним! – В широкой прихожей почти в полумраке, Ренато отступил на шаг, наткнувшись
– Что произошло, Янина, почему ты так смотришь?
– Вы кажетесь довольным, сеньор…
– Да, Янина, я доволен…
– Тем не менее вам нужно знать правду, которая вас больше не одурачит, правда, которая не будет больше над вами смеяться… Вы должны знать, кто вам лжет, кто вас позорит…
– Янина! Что ты говоришь? – воскликнул Ренато, посуровевший от ее выражения лица, которое до этого момента было приветливым.
– Прочтите это письмо, сеньор Ренато! Прочтите!
Слова метиски резко стряхнули, принудительно опустили восторженное возбуждение и светлую атмосферу нежности, любви и благородства, которыми жила его душа. Этот ореол разрушили, мир иллюзий сбросили на землю, было ужасающее чувство падения в пропасть… Он вырвал его из рук Янины, не взглянув, кому оно адресовано. Затем быстро прочитал, словно проглотив глоток яда, и заставил метиску ответить:
– Что это значит? Кто дал тебе это письмо? Для кого оно?
– Для Хуана Дьявола!
– Для Хуана Бога… – поправил Ренато, читая. – Кто написал это письмо?
– Вы не видите? Не знаете? Не узнаете почерк…?
Еще раз Ренато взглянул на строки, плясавшие перед глазами, которые искрились насмешкой и бесчестьем… он не хотел понимать слова, означавшие что-то ужасное, проникавшие внутрь все сильнее и сильнее, пока с мучительной силой окончательно не вонзились в него. С безумными глазами он посмотрел на Янину, которая отступала, словно собиралась сбежать, и приблизился к ней:
– Я спросил тебя, кто дал тебе это письмо!
– Мне его не давали… Я украла его, подобрала, когда оно свалилось у той дуры, с которой его отправили. Это письмо с доверенной служанкой Аной послала Хуану Дьяволу сеньора Айме. Она послала вручить его Хуану Дьяволу!
– Хуану Дьяволу! Хуану Дьяволу! То, что ты говоришь – ложь!
– Это правда! Клянусь! Сеньора Айме…
– Не упоминай ее, чтобы бесчестить, потому что это тебя не касается! Ты лжешь… лжешь…!
– Не лгу! Сеньора Айме любит Хуана Дьявола! Я видела их одних, на свидании…!
– Замолчи! Замолчи!
Рука Ренато грубо схватила за горло метиску и безумно сжала, а Янина, не защищаясь, выбрасывала последние потоки яда:
– Это правда, правда! Убейте меня, если хотите, за то, что я сказала; но убейте также и ее, потому что она предательница!
– О, хватит! Хватит!
Он отпустил ее, и она свалилась; вне себя от гнева взглянул на нее и повернувшись спиной, побежал в спальню…
Оставаясь неподвижной, сложив руки, Айме находилась на коленях на скамейке, не плакала, не молилась, испытывая боль в душе и теле… Она тряхнула темной головой при появлении матери, которая спросила: