Моника 2 часть
Шрифт:
– Уже вижу, тебе лучше. Не представляешь, как я рад. Уже не нужны доктора, ходящие по трапу. Это большое преимущество.
– Я не понимаю, почему вы так беспокоитесь. Почему так важно мое здоровье? Оставить меня умереть было бы достаточным.
– Вот как! Наконец ты заговорила в моем присутствии. Хоть что-то мы выиграли.
– Почему вы мучаете меня?
– Я не хочу тебя мучить, а менее всего мучить грубыми словами и своим присутствием. Очень трудно избегать меня на таком маленьком корабле, у меня только одна комната, а нам еще долго плыть.
– Куда мы едем?
– Мы никуда не едем. Это наш дом,
– Чего вы все-таки добиваетесь?
– Я? Ничего. Будем жить, это моя работа, мой дом. Он может быть хижиной или дворцом. А как ты представляла жизнь замужем за моряком? Ты хотела, чтобы я оставил тебя в порту? Нет, у меня уже был опыт, и я заплатил за это очень дорого: тот, кто оставляет женщину в порту, подвергается опасности больше не увидеть ее или встретить с другим.
– О, хватит, хватит насмешек и сарказма! До какого предела дойдет этот ужасный фарс? Разве ваша месть не удовлетворена? Разве вы не получили меня за все, что сделала вам моя сестра? Разве вы не удовлетворены?
– Удовлетворен чем? Это не фарс. Я должен понять, что мы на самом деле женаты, и я…
Моника пришла в ярость, чувствуя, что ее щеки краснеют. Она не могла больше выдерживать слов, не могла страдать от намеков, исходящих из уст Хуана. Теряя рассудок, она попыталась встать на ноги, хотела сделать шаг, сбежать, но ее колени подкосились. Препятствуя падению, руки Хуана поддержали ее. На миг задрожало в руках Хуана хрупкое почти изнуренное тело. Он поднял это творение, почти обморочное, снова мягко положил на кровать. И продолжал смотреть на бледный лик, по которому снова катились слезы.
– Я хотел оставить тебя в Мари Галант, чтобы доктор Фабер вернул тебя в свой дом, к своим. Именно это я хотел сказать тебе, ради этого просил доктора оставить нас одних, но ты не захотела слушать. Ты предпочла говорить с ним, завоевать его расположение, чтобы сдать меня; предпочла оклеветать меня, предать, посмеяться снова над чувствами, над моими глупыми чувствами.
– Нет, Хуан, нет! – возразила растерянная Моника.
– Да! Ты хотела, чтобы меня преследовали, как зверя, злоупотребляя тем, что у Хуана нет имени, опираясь на свое происхождение, класс. Ты хотела победить меня, и не победишь этим оружием! Клянусь тебе! Я не буду снова милосердным!
– Хуан! Я не говорила доктору Фаберу, что хочу донести на вас. Я лишь попросила его написать моей матери, что жива. Клянусь! Клянусь! Я хотела, чтобы она была спокойна, успокоила свою ужасную тревогу. Вы не понимаете, Хуан?
Хуан сильнее наклонился, и крепкие руки снова сжали ее, хотя не так грубо. Наоборот, была в спокойной силе какая-то сладостная теплота и дикость, что странно успокоило ужасный испуг Моники, смягчило горечь на губах, и появилось страстное, искреннее желание оправдаться:
– Я не просила об этом доктора Фабера. Клянусь вам, Хуан! Я не лгу, я никогда не лгала, несмотря на ужасные обстоятельства, которые вы знаете. И я не лгу, чтобы спасти себя. Ради себя мне нет нужны лгать. Я клянусь, что не просила помощи у доктора Фабера. Вы мне верите? Верите?
– Полагаю, должен верить, – согласился Хуан, признавая себя побежденным. Мягко он положил ее на подушки, сделал несколько шагов от кровати. – Но в этом случае,
Он удалился тихим и гибким шагом босых ног, а Моника смотрела на него сквозь прорвавшуюся плотину слез, а также со сломанным в ней ужасом, чувствуя, что впервые вздохнула, что человек, который ушел – не зверь, не варвар, не дикарь. Что возможно, в сильной груди Хуана Дьявола бьется человеческое сердце.
Очень медленно она снова встала, пробуя сделать несколько шагов, хватаясь за стены, мебель. Она дошла до маленького круглого окошка, когда жесткий удар корабля заставил ее задрожать, и она чуть не упала. А негритенок, который незаметно проскользнул внутрь каюты, с волнением пришел ей на помощь:
– Хозяйка, хозяйка!
– Колибри, что произошло?
– Ничего, хозяйка, капитан взял штурвал и переменил курс направо. Хозяин доволен, Сегундо дал ему табаку, и Сегундо сказал, что мы идем на остров Саба. Это маленький остров, но моряки будут довольны, потому что там они купят сыр, табак и мясо. Очень здорово видеть землю после такого долгого разглядывания моря, правда, моя хозяйка?
– Я даже не видела моря.
Через круглое окошко, Моника смотрела на море и жадно вдыхала воздух, пропитанный йодом и селитрой, чувствуя, что быстрее побежала кровь по венам, вновь возвращая жизнь, жизнь, которая была для нее такой суровой, такой жестокой, такой горькой, но молодость напитывала ее странной силой, оставляя муку позади. Она предсказала:
– Думаю, мне понравится остров Саба.
8.
Замыкающий мягкую гибкую кривую линию Малых Антильских Островов, начиная от Виргинских островов до великолепного ожерелья островов Подветренной стороны у берегов Венесуэлы, золотой и изумрудной брошью высился зеленый остров Саба, который словно возник из голубых вод Карибов круглым скалистым берегом, с густыми зарослями лесов, цветущих бугенвиллий, гибискусов и цезальпиний, с пронзительным ароматом мускатного ореха, чьи деревья росли в узких расщелинах, похожих на маленькие продолговатые долины. А наверху, рядом с тем, что было раньше кратером вулкана, находился маленький голландский городок Боттом, с его немногочисленными ступенчатыми улочками, чистейшими домами во фламандском стиле, маленькими ухоженными садами, голубовато блестевшими тротуарами и спокойными и неторопливыми людьми, которые, казалось, жили ритмичным ходом всегда одинакового климата, упоенные своим чудесным пейзажем.
– Вам очень идет эта одежда, хозяйка.
– Колибри, почему ты входишь без стука? – сделала замечание Моника, слегка испугавшись.
– Простите, хозяйка, но я увидел через щелку, что вы уже одеты. Вам очень идет.
Моника сделала усилие, чтобы сдержать невольную улыбку от наивных слов Колибри. Одетая в платье, привезенное Сегундо из Мари Галант, она смотрелась в зеркало, которое Хуан молча повесил в единственной каюте Люцифера, и ей казалось, что она чуть ли не голая. Похудевшая изящная шея виднелась в окаймлявших вырез кружевах, а рукава доходили до середины рук. И наоборот, длинная и широкая юбка облегала талию, демонстрируя изящество и гибкость фигуры. Она заплела золотые волосы в две косы, которые ниспадали по спине белым нимбом хрупкой красоты, идеальной, как никогда.