Моника 2 часть
Шрифт:
С невольной застенчивостью она завернулась в красную шелковую накидку, чем оживила бледные щеки. Тем не менее, она неуверенно отступила, возражая:
– Я не могу отсюда выйти. Мне нужна моя одежда, черное платье. Где оно? Когда мне принесут его?
– Не знаю, хозяйка. Выходите, выходите, мы уже почти прибыли. Посмотрите на гору! Выходите, хозяйка, пойдемте.
Моника подошла к круглому окошку. Действительно, берег был очень близко. Там, словно рукой достать, был светлый пляж с зеленой полосой пальм, затенявших золотые пески, а раскаленное солнце омывало пейзаж. Солнце другого
– Мы уже на Саба, хозяйка! Не хотите спуститься?
Перед ней возник не Хуан Дьявол с его стройной фигурой. Она испугалась, подумав, что он подошел к ней, но человек, открывший дверь, был помощником на Люцифере. Ниже ростом, менее крепкий, менее статный, со светлыми глазами и каштановыми волосами, на юношеском аккуратно выбритом лице которого было выражение одновременно внимательное и любопытное. Его грудь была широкой, руки мозолистыми, обутый, без грубой майки, которую носил все дни; его одежда была чистой, типичной для обитателей Мартиники и Гваделупе. Он вел великолепную игру с прекраснейшей девушкой, которая на миг остановилась в дверях каюты, словно ослепленная, и пробормотала:
– Выйти? Мне?
– Лодка готова для спуска на воду. Вам уже лучше, правда? Колибри сказал, что вы вылечились, не представляете, как все мы рады.
Он протянул руку, такую же примечательную, как и у других членов команды, стоявших неподвижно у борта, которые словно забыли о работе, уставившись на нее, напряженные от невольного чувства, вызванного присутствием женщины в их грубоватом и бесхитростном уме. Стыдливо Моника еще больше завернулась в красную накидку.
– Хозяин сказал, чтобы все спускались. Вы не спуститесь, хозяйка? – настаивал Сегундо.
– С тобой она не спустится. Выполняй поручения и возвращайся со всеми вовремя, если не хочешь, чтобы случилось что-то плохое. Всем здесь быть через час! А теперь проваливайте!
От гнева он покраснел, но повернувшись к Монике, его выражение сменилось удивлением. Моника была словно другой: нежной, болезненной и слабой женщиной, подрагивала от тревоги, смущения и волнения, ощущая близость Хуана Дьявола, сверкающее солнце слепило глаза, которые не видели его долгие дни, ей было не по себе от накатов морского бриза, который обдувал ее. Несколько минут он разглядывал ее; голос, выражение и тон Хуана изменились, он уверил:
– Я запретил этим идиотам слишком надоедать тебе.
– Этот молодой человек не мешал. Он подошел ко мне вежливо и почтительно, не было причин обращаться с ним плохо.
– Считаешь, я должен предоставить им свои извинения? – заявил насмешливо Хуан.
– Я ничего не считаю. Полагаю, что все на этом корабле, и в первую очередь я, подчинены вашей воле и капризам.
– Моей воле, которая редко бывает капризной. Не хочу, чтобы в длинном списке твоих жалоб на Хуана Дьявола была обязанность знакомиться с моряками моего корабля. К тому же, официально ты моя жена. Мы ведь женаты, не так ли? Не думаю, что тебе придет в голову сомневаться в этом, как доктору Фаберу. Ты не будешь этого отрицать. Сегундо очень смело говорил с тобой, ждал за дверью, когда
– Сейчас? Но они уже ушли.
– Есть другая лодка и другие руки, которые гребут лучше Сегундо. Колибри будет следить за кораблем, а я довезу тебя до берега.
Сидя в маленькой лодке, завернутая с красную шелковую накидку, Моника чувствовала с ног до головы жар горящего и густого, словно золотой мед, солнца, и посмотрела на приближающийся с каждым веслом берег острова Саба. Она до сих пор так и не поняла, почему спокойно и послушно, чуть ли не благодарно позволила отнести себя в лодку, она показалась такой легкой для крепких рук Хуана. На миг он выпустил весло, чтобы попрощаться с негритенком, оставшимся на корабле, Моника тоже обернулась, чтобы взглянуть на него и ответить прощальным жестом. Затем с испуганными глазами повернулась к Хуану:
– Вы не боитесь оставлять ребенка одного на борту?
– Колибри? Ба! Он один побывал в наихудших местах. Он не боится, наоборот, он рад, что на нем лежит такая ответственность. К тому же это ненадолго. Немного погодя я научу его работать веслами, чтобы ему было проще добираться до пляжа. Мать Голландия еще не приветствовала его в порту Саба, и не думаю, что это нужно. Здесь принимают немногочисленных посетителей, и чем меньше, тем лучше.
– Никогда не видела такого прекрасного острова.
– Взгляни, разве это не рай? Но есть и уголки ада. Где больше сотни людей, там есть бедные и богатые, благородные и плебеи, хозяева и рабы, избранные люди.
Он греб, медленно огибая скалистый берег, пока не обнаружил блаженный заслон пляжа. Виноградники и кокосовые пальмы наводили тень, доходя почти до самого берега моря. С быстротой юнги он выпрыгнул. Резким рывком затащил лодку на песок пляжа, и прежде чем та свалится набок. Как перышко, Хуан подхватил Монику и понес ее на руках в тень пальм.
– Ахаха! Вот мы и ступили на землю Саба. Прекрасный вид, правда?
Стояла священная тишина, которая спускалась с голубых небес теплым и пахучим воздухом. Аромат перца, гвоздики, мускатного ореха, старый запах островных пряностей, о которых грезил Колумб и мечтательные мореходы XV века. Аромат, который Моника вдыхала с непроизвольной жадностью, впитывала, как новую силу, в которой нуждалась молодость, как чувство, отличное от любви, от предметов, жизни. Как будто женщина выходила из глубины ненастоящего, чтобы вновь наслаждаться обычными вещами: светом, воздухом, здоровьем, которое вернулось к ней и неслось по крови, и что ей чуть больше двадцати.
– Мы уже недалеко от «Боттом», или по-нашему «Дно». Так называется главный населенный пункт острова Саба, лучше сказать, единственный населенный пункт, так как остальные – обычные рыбацкие деревушки. Боттом находится на месте потухшего вулкана. Его построили старые голландские моряки. В городе просторные, основательные, чистейшие дома, как на островах Кюрасао и Бонэйр. Ты никогда не видела этих островов, Моника?
– Нет, Хуан.
– Увидишь. Они того стоят. В другом стиле, и такие же красивые, как на острове Саба.