Монологи и диалоги о постмодерне и постмодернизме

Социальные мыслители, желая подчеркнуть некоторые важные черты современности, предлагают для нее разнообразные названия – постиндустриальное общество, информационное общество, постэкономическое общество, общество «третьей волны», сетевое общество, кибернетическое общество, общество риска, и в том числе общество постмодерна. В этом ряду понятие «постиндустриальное общество» кажется наиболее укоренившимся, хотя и взывающим ожесточенную критику как приверженцев других названий, так и тех, кто работает в научных парадигмах, в которые это понятие не вписывается или в которых оно приобретает явно негативную окраску.

Очевидных причин укорененности данного понятия в сознании как ученых, так и простых людей три. Во-первых, оно было первым

из придуманных для обозначения особого современного этапа развития капиталистического общества [1] . Если с этим кто-то и поспорит, то бесспорным является то, что именно это понятие было первым, получившим широкую, можно сказать, всемирную известность. Во-вторых, «постиндустриальное» – это красивое и необычное слово. В эпоху постмодерна становится очевидным, что красота научных понятий играет немаловажную роль в их распространении. И, в-третьих, это понятие сразу отсылает к главной причине выделения особого типа общества: в таком обществе преодолена зависимость человека от промышленности. А промышленность, индустрия в обыденном сознании всегда ассоциировались с копящими небо заводами, рычащими и пахнущими машинным маслом механизмами, бездушным конвейером и др. В результате постиндустриальное общество изначально воспринималось как некий «светлый образ», вызывающий положительные эмоции.

Д. Белл, создавший целостную теорию постиндустриального общества, в 1960–70-е годы определял его сущность через преобладание сферы услуг над промышленностью и сельским хозяйством. В экономическом плане оно выражается в доле оказанных услуг в ВВП, в социальном плане – в количестве занятых в этом секторе. Именно так и трактует постиндустриальное общество финансовый словарь [2] . В другом популярном интернет-словаре имеется, казалось бы, небольшое, но очень значимое уточнение к этому определению: «Ведущую роль в постиндустриальном обществе приобретают сфера услуг, наука и образование…» [3] . В третьем справочном издании дается еще более важное дополнение: «В постиндустриальном обществе выдвигается на первый план сфера услуг, в которой центральное место занимают наука и образование (университеты)…» [4] . Наконец, в свободной энциклопедии – Википедии – дается определение, в котором достигают апогея ассоциации постиндустриального общества не со сферой услуг, а с наукой и инновациями: «Постиндустриальное общество – общество, в экономике которого преобладает инновационный сектор экономики с высокопроизводительной промышленностью, индустрией знаний, с высокой долей в ВВП высококачественных и инновационных услуг» [5] . Здесь бросается в глаза явное «диалектическое противоречие»: если в первом определении постиндустриальное общество противопоставляется промышленности, тем более индустрии, то в завершающем оно уже прямо ассоциируется с промышленностью, правда, высокопроизводительной, а сфера услуг оказывается даже не на втором, а на третьем по значимости месте.

Объяснить такие «кульбиты» в трактовке постиндустриального общества достаточно просто. В сферу услуг попадают самые разные, в том числе и традиционные, не требующие особых навыков виды деятельности. Сфера услуг – это не только программирование или создание дизайна высокотехнологичной продукции, но и работа парикмахера, электрика, сантехника и даже ассенизатора. Однако создатели социологических концепций всегда хотели включить в них некий идеологический подтекст. В данном случае нужно было во что бы то ни стало доказать, что развитие от доиндустриального к постиндустриальному обществу идет по прогрессивной траектории. Люди-де становятся при этом умнее и совершеннее, а их труд сложнее и эффективнее. И вот здесь со сферой услуг и вышла концептуальная «закавыка». Разве можно доказать, что труд крестьянина проще труда массажиста, официанта или заправщика на бензоколонке? Кроме того, люди именно таких приземленных, а совсем не возвышенных профессий преобладают в экономиках развитых стран. Да и большинство офисных работников по сложности своего труда не далеко ушли от крестьян и фордовских рабочих.

Но создававший свою теорию в эпоху модерна Д. Белл обязательно хотел доказать прогрессивность преобразований в обществе. Будучи марксистом в начале своего творческого пути, он впитал в себя модернистский или даже модернизаторский стиль осмысления жизни. Собственно и его линейная концепция развития общества в немалой степени повторяла строгую сталинскую «пятичленку» (первобытнообщинное – рабовладельческое – феодальное – капиталистическое – коммунистическое общество) или менее строгую периодизацию К. Маркса, включающую наряду с другими (в не совсем

понятном месте единой линии социального развития) общество с «азиатским» способом производства. Отсюда и брали начало попытки представить сферу услуг чем-то высшим по сравнению с сельским хозяйством и промышленностью. Сделать это можно было, только связав эту сферу с таким «высшим» проявлением человеческой деятельности как наука. О том, является ли наука высшим среди других занятий людей, в этой книге будет сказано немало, но бесспорно то, что наука даже в самых простых своих проявлениях сложнее труда крестьянина или рабочего и требует от человека специфических способностей и множества сложных умений (как теперь говорят – компетенций). Именно поэтому в определениях постиндустриального общества наука сначала занимает «центральное место» в сфере услуг (хотя представить себе науку в центре ресторанного дела, клининга, доставки товаров и подстригания газонов как-то сложно и нелогично), а затем почти полностью вытесняет последнюю, и постиндустриальное общество начинает ассоциироваться в первую очередь с триумфом науки, техники и технологии.

Изменение смысла понятия в нейтральной статистической и идеологически нагруженной интерпретациях постиндустриального общества очевидно. Поэтому некоторые ученые попытались завуалировать такую подмену понятий или представить дополнительные аргументы в пользу сложившегося положения вещей. Наиболее простым было разделить сферу услуг на части и выстраивать линию прогрессивного развития уже из них. Так, трехсекторная модель Фишера-Кларка, включающая первичный (сельское хозяйство), вторичный (промышленность) и третичный (услуги) сектора, была дополнена четвертичным и пятеричным секторами экономики [6] . К четвертичному сектору отнесли юридические, финансовые, информационные и консалтинговые услуги, оказываемые в первую очередь бизнесу. В пятеричный сектор вошли услуги для населения, требующие высокой квалификации – медицина, образование, административное обслуживание и др. Но совершенно очевидно, что выстроить прогрессивную траекторию из третичного, четвертичного и пятеричного секторов невозможно, так как услуги, распределенные по ним, нельзя назвать высшими и низшими.

Более изощренной попыткой обосновать высшее положение постиндустриального общества по отношению к предшествовавшим ему типам обществ явилась замена конституировавшей его науки на творчество. В последние десятилетия она предпринималась не только в социально-философских, но и во многих вполне конкретных концепциях, описывающих различные стороны жизнедеятельности современного общества, в частности, в ряде концепций менеджмента. Сама логика такой замены весьма показательна, поэтому остановимся на ней более подробно.

Во множестве теорий о развитии общества присутствует эволюционная логика, заложенная еще в эпоху Просвещения и наиболее последовательно использованная Ч. Дарвином в теории развития биологических видов. Их эволюция заканчивается появлением человека. Поэтому у Дарвина не было необходимости домысливать нечто о будущем развитии живого на нашей планете. А вот философам и социологам это приходится делать, и иногда аналогии с биологией помогают интерпретировать и даже прогнозировать некие социальные параметры. Одной из возможных тактик в предсказании высшей стадии развития человечества стала апелляция к эволюционному правилу: в онтогенезе отражается филогенез, т. е. каждое живое существо (в том числе и человек) в своем индивидуальном развитии повторяет развитие вида, к которому принадлежит. В социальной мысли данная закономерность подверглась инверсии, и ученые попытались вывести черты высшей стадии развития общества по аналогии с высшей стадией развития личности. Но что следует считать такой высшей стадией? Здесь как раз и возникло негласное единство в том, что вершиной развития личности является ее творческая активность. Если человечество способно преображать окружающий мир, то высшая заслуга отдельного человека – внести свою лепту в это преображение.

Наиболее популярную эволюционную концепцию этого плана предложил сын уроженцев Российской империи, проживший всю сознательную жизнь в США (воспитанный в англосаксонской культуре), Абрахам Маслоу. Его иерархия потребностей – от физиологических потребностей до самореализации (самоактуализации), т. е. творчества – задает очень понятный вектор развития личности. Выстраивая свою пирамиду, он, правда, утверждал, что на ее вершину поднимаются далеко не все люди, что подлинных творцов в мире мало. Собственно именно поэтому он и изобразил свою иерархию в виде пирамиды: если физиологические потребности свойственны всем людям, то потребность в творчестве – только немногим. Но, так или иначе, направление индивидуальной эволюции человека было задано.

В XXI веке произошел синтез эволюционных теорий отдельного человека и общества в целом, и постиндустриальное общество стало представляться социальной системой, где на последнюю ступень пирамиды Маслоу поднимается все большее количество людей. Наиболее удачно эту идеею изложил Д. Пинк в книге «Нация свободных агентов», в которой он жестко противопоставил протестантскую трудовую этику, свойственную раннему капитализму, мотивации человека постиндустриального общества. Последняя связана с творением нового, с самореализацией, т. е. с подъемом на вершину пирамиды. По Пинку, «…кальвинистские ценности и порожденная ими трудовая этика иногда превращались в “железную клетку”, с которой можно было мириться, если не было другой возможности. Когда в новых возможностях нет недостатка (т. е. в постиндустриальном обществе. – Авт.), эта “клетка” становится настоящей тюрьмой. В конце концов, трудно карабкаться по пирамиде Маслоу, если вы заперты в клетке Вебера» [7] .