Монтаньяры
Шрифт:
Впервые предстояло вести эту войну в новых, трудных условиях. Теперь за спиной Робеспьера уже нет партии монтаньяров, которую он сам довел до разброда, нет Коммуны и санкюлотов, потерянных после казни их вождей и из-за новой социальной политики, и, конечно, нет всесильных Комитетов, большинство членов которых — его враги. Остается одно проверенное средство: сплочение Конвента против нового заговора врагов народа. Но все заговорщики уничтожены в драме Жерминаля. Следовательно, нужны новые. Откуда их взять? Достаточно использовать проверенный опыт превращения в «заговор» любых проявлений несогласия с Робеспьером. Вот почему в апреле отзываются из департаментов самые одиозные из «проконсулов» — Фуше, Баррас и Фрерон, Тальен, Каррье. Одни из них прославились своей жестокостью, другие коррупцией…
1 июля Робеспьер объявляет в Якобинском клубе,
Это давний знакомый Робеспьера, еще по Аррасу. Он стал депутатом Конвента и сначала из-за присущей ему крайней осторожности занял место среди жирондистов, которые тогда были в большинстве. Уже во время процесса короля Фуше переходит к монтаньярам. С самого начала он возбудил неприязнь Неподкупного своей независимостью. Он не проявил никакого желания связывать свою судьбу с человеком, будущее которого казалось таким неопределенным. Фуше вообще служил воплощением хитрости, сдержанности. Он даже ни разу не выступил в Конвенте. Затем Фуше охотно поехал комиссаром в Нант, Невер и Мулен. И здесь он прославился крайне левыми действиями; летом 1793 года это было в моде. Никто не заходил так далеко в покушении на интересы богачей ради бедняков. Он стал также яростным дехристианизатором. Ему принадлежит авторство знаменитой надписи на кладбищах: «Смерть — это вечный сон».
После подавления роялистского мятежа в Лионе декрет Конвента о полном уничтожении города сначала поручили выполнить Кутону, проявившему мягкость и либерализм. Тогда-то в Лион послали для настоящей расправы Колло д'Эрбуа и Фуше. Главную роль играл, конечно, Колло, у которого были давние счеты с Лионом. В далеком прошлом, когда Колло был актером, его здесь однажды освистали и прогнали со сцены. Да и вообще Колло представлял собой весьма колоритную личность. Вот как писал о нем Жюль Мишле: «Колло воплощал пьянство, даже натощак, искренние или притворные шумные вспышки, смех и слезы, оргию на трибуне. Самый страстный из темпераментных людей, он наводил страх даже на своих друзей». Естественно, что Фуше, всегда предпочитавший действовать в тени, не вызывая шума, оказался на втором плане в проведении тех страшных репрессий, которые принесли ему прозвище «палача Лиона». Вдвоем с Колло они изобрели «молнию» — расстрелы связанных по 50 и более человек картечью из пушек. Так они уничтожили более полутора тысяч человек. В декабре 1793 года, когда в Париже против террора выступили Дантон и его друзья, Колло уехал в Париж отстаивать дело «Святой Гильотины», а Фуше продолжал действовать один.
В апреле его отозвали и потребовали отчета в своей деятельности. Почему только от него, оставив в стороне Колло? Неподкупный не хотел связываться пока с членом Комитета общественного спасения. Фуше казался ему легкой добычей, и здесь-то Робеспьер совершил роковую ошибку, недооценив этого тусклого, незаметного, но втайне страшного врага. Видимо, играла роль личная неприязнь, ненависть Робеспьера к Фуше. Его раздражала даже давняя попытка Фуше жениться на его сестре Шарлотте, окончившаяся ничем, но позволившая Фуше сохранять дружескую связь с сестрой Неподкупного. Вспомним, что Шарлотта, когда-то учинившая скандал в доме Дюпле, была незаживающей семейной раной братьев Робеспьеров.
Как раз в это время Огюстен писал Максимилиану: «Сестра не имеет ни одной капли крови, сходной с нашей. Я узнал и видел с ее стороны такие поступки, что считаю ее величайшим нашим врагом. Она злоупотребляет нашей незапятнанной репутацией, чтобы командовать нами и угрожать нам скандальными действиями с целью скомпрометировать нас. Нужно принять решительные меры против нее. Необходимо заставить ее уехать в Аррас, удалив таким образом от нас женщину, которая приводит нас обоих в отчаяние».
А вот Фуше сумел сохранить с Шарлоттой какие-то странные отношения, и Робеспьер об этом знал. Но главная причина его ненависти к Фуше в том, что он не мог терпеть малейшего проявления самостоятельности или независимости среди своего окружения. Вернувшись в Париж, Фуше пытается обойти Робеспьера и представляет свой отчет Конвенту, а не Комитетам и терпит провал. Фуше сразу понял, какую силу приобрел Робеспьер, и в
11 июля Робеспьер произносит необычайно яростную речь против Фуше. Никогда ни один из его врагов не удостаивался такой ненависти. «Я уверен, — говорит Робеспьер, — он является главой заговора, который мы должны уничтожить». У Робеспьера, конечно, нет никаких фактов, но зато сколько ненависти вызывает у него даже невзрачная внешность человека, который, видите ли, не хочет открыто выйти на трибуну и объясниться: «Неужели он боится глаз, ушей народа, боится, что его жалкий вид слишком явно свидетельствует о его преступлениях? Что шесть тысяч обращенных на него глаз прочтут в его глазах всю душу, хотя природа и создала их такими коварно запрятанными? Не боится ли он, что его речь обнаружит смущение и противоречиями выдаст виновного? Всякий благоразумный человек должен признать, что страх — единственное основание его поведения; каждый избегающий взоров своих сограждан — виновен». Робеспьер называет Фуше «низким и презренным обманщиком», одним из «тех, чьи руки полны добычей и преступлениями». «Я высказал эти замечания, — заканчивает он, — лишь для того, чтобы раз и навсегда дать понять заговорщикам, что они не ускользнут от бдительности народа».
Никто в этом и не сомневается. После казней самых знаменитых героев Революции все знают, что Робеспьер способен уничтожить любого из них. Но кто же эти новые заговорщики? Ведь назван по имени только один Фуше. Всем становится не по себе, все охвачены страхом. Кто из депутатов не хлопотал хоть раз за какого-нибудь «подозрительного»? Кто не приобретал с выгодой «национальные имущества»? Кто не произносил неосторожных слов? Да ведь никакой реальной вины и не требуется теперь, когда действует страшный Прериальский закон Робеспьера.
Неподкупный продолжает свою таинственную политику «пустого кресла», свою намеренную полуотставку. Он сидит дома и пишет свою «очистительную» речь, чтобы магией слов (и последующего трибунала с гильотиной, конечно), очистить Конвент, Комитеты, Республику, всю Францию. У него есть время для размышлений. Он не делится ими ни с кем, даже с верными помощниками из триумвирата, с Кутоном и Сен-Жюстом, тревожно ожидающими его указаний. Но он не доверяет больше никому, кроме, пожалуй, своего любимого огромного черного ньюфаундленда по кличке Браунт, в сопровождении которого он ежедневно совершает одинокие прогулки. Впрочем, поодаль следуют его молчаливые дюжие телохранители…
Фуше предпочитает ночные прогулки. Его не видят днем нигде, но он вездесущ, и ему есть с кем и о чем поговорить. Разве Колло д'Эрбуа, вместе с ним громивший Лион, не понимает, что опасность нависла и над ним? А другие бывшие проконсулы, по приказу Конвента и Робеспьера наводившие «порядок» в Нанте или в Аррасе, такие, как Карье и Лебон? Баррас, Тальен, Фрерон, все они чувствуют, что это над их головами занесен нож гильотины. Последние дантонисты Куртуа, Лежандр, Тюрио горят желанием отомстить Неподкупному за трагическую гибель своего вождя. Среди бывших эбертистов не меньшую ярость вызывает память о погибших друзьях. С полуслова понимают Фуше взяточники и дельцы вроде Ровера или Изабо. Робеспьер сумел приобрести, вернее, создать среди монтаньяров немало смертельных врагов, и все они разделяют замыслы Фуше. Монтаньяры давно уже поняли, что Неподкупный отрекся от них, что Гора превратилась для него в досадное препятствие на пути к сближению с Болотом, или, как он ныне предпочитает выражаться, с «добродетельными людьми равнины». Не зря же он бережно оберегает безопасность 73 жирондистов. Его друг художник Давид самоуверенно болтает: «Я думаю, что мы не оставим в живых и двадцати членов Горы».
Ясно, почему Фуше легко находит много союзников среди монтаньяров в предстоящей схватке с Робеспьером. Но их недостаточно для его сокрушения. Надо лишить его поддержки Болота, с которым Неподкупный теперь легко находит общий язык. К счастью, этот немыслимый прежде союз теперь дал трещину, не выдержав удара Флерюса. Победа Журдана не только позволяет, она требует отказа от террора. А все надежды Робеспьера связаны с продолжением террора, который теперь стал совершенно невыносимым для буржуазии.