Монтаньяры
Шрифт:
Встреча двух союзников, выступивших против общих врагов, превратилась в диалог глухих. Оба представляли народ. Но для Робеспьера народ — умозрительная абстракция. В конкретном облике народ воплощался для него в таких людях, как Дюпле, состоятельный буржуа с солидной рентой и с солидной собственностью. Марат же сам, всем своим обликом, даже внешне олицетворял бедняков, которые всегда останутся чужды Робеспьеру. Этот респектабельный буржуа инстинктивно морщится при виде грязных, грубых, нищих, пьяных бедняков. Робеспьер-демократ, он даже может допустить, что для бедняков их повседневные социальные нужды важнее политических прав, его тоже возмущают богачи, выгодно использующие революцию, но он остается представителем буржуазии, правда, способным понять и оценить необходимость считаться с бедняками, не нарушая, однако, серьезно интересов буржуазии. В своих бесчисленных речах он только
Но он не хочет иметь и других союзников, которые по социальной природе ближе к нему. Бриссо настойчиво предлагает ему «священный союз»: «Я хотел бы, — заявляет он, — увидеть во главе народа Петионов, Редереров, Робеспьеров…» Робеспьер предпочитает одиночество. Он вообще не может допустить идею компромисса, сделки. И он отвергает авансы жирондистов с явным презрением. В этом сильно сказывается дух личного соперничества, перерастающий в невероятную ожесточенность.
Робеспьер чувствует, что чисто негативное отношение к политике жирондистов обнаруживает его слабость, поскольку он не выдвигает никакой альтернативной программы. Он уединяется на две недели и пытается создать такую программу, которая выливается в его многочасовой речи 10 февраля и издается в виде брошюры: «О средствах спасения государства и свободы».
Спасение, по мнению Робеспьера, может быть обеспечено «не при помощи бедственных потрясений, а применяя мирные средства» для защиты конституции, то есть монархии. Робеспьер совершенно игнорирует рост республиканских настроений и выступает против любого изменения существующего положения: «Подлинная роль Национального собрания не столько в том, чтобы вызывать смену министров, сколько в том, чтобы с разумной и последовательной строгостью пресекать отклонения наличных министерств». Робеспьер предлагает это, поскольку он слышал пожелания назначить министров из членов Якобинского клуба. Итак, он предпочитает министерство из фейянов, которое следует лишь более строго контролировать. Наиболее конкретная мера контроля состоит в принятии декрета о том, что тот из министров, «кто будет непочтительно говорить о народе, будет приговорен к тюремному заключению».
Он требует также усиления гласности работы Национального собрания. По его мнению, «жалкий зал Манежа» имеет недостаточно мест для публики. Поэтому он предлагает построить новое помещение для заседаний: «Пусть на развалинах Бастилии или в другом месте будет воздвигнуто… величественное здание, которое могло бы вместить по меньшей мере десять тысяч зрителей и где народ мог бы удобно и свободно слушать, как обсуждаются его интересы».
Робеспьер также предлагает «простые и великие меры для быстрого распространения гражданского духа и революционных принципов». «Великие» меры сводятся к проведению национальных праздников, в центре которых будет постановка «драматических шедевров», посвященных Бруту, Вильгельму Теллю, Гракху и т. п. В связи с этим Робеспьер обрушивается на театры, где раздается лишь «голос сладострастия». Он предлагает также еще ряд мер в том же духе, например, «обратиться к французам с адресом, достойным нации».
Нельзя сказать, что Робеспьер совершенно игнорирует социальную обстановку в стране. Он слышал о крестьянских восстаниях, вызванных якобы тем, что «двор при поддержке фанатизма старается сеять недовольство среди сельских граждан». В связи с этим он предлагает строго соблюдать принятые декреты о ликвидации феодализма, хотя восстания ширятся именно потому, что эти декреты отменили лишь второстепенные, а не главные феодальные повинности. Он знает также о движении городской бедноты против дороговизны. В связи с этим Робеспьер говорит: «Почему не назначить малую толику из кассы чрезвычайных расходов, которую поглощает двор… для облегчения положения несостоятельных граждан?»
Дальнейшее развитие Революции Робеспьер видит, таким образом, в виде расширения филантропической благотворительности. «Я всегда считал, — говорит он, — что нашей Революции не хватало двух элементов:
Одна фраза Робеспьера в его огромной речи озадачивает, когда он говорит о том, что в случае слабости Национального собрания «я призвал бы меньшинство чистое и мужественное, чтобы раздавить слабоумное и развращенное большинство». Что это значит? Отказ от легальности или от основного принципа демократии, от подчинения меньшинства большинству? Итак, обширная программа Робеспьера свелась к многословной риторике, к внешне эффектным, но наивным, утопичным требованиям вроде проведения праздников и строительства грандиозного зала заседаний.
Никакого серьезного ответа на вопросы социального и политического положения страны Робеспьер не дал. Он даже не сумел оценить и понять это положение. Между тем среди монтаньяров нашелся человек, предложивший действительно реальные меры в отношении крестьянства. 29 февраля 1792 года Кутон внес предложение, которое требовали от феодальных собственников реального доказательства оснований для выкупа основных крестьянских повинностей. Будущий соратник Робеспьера требовал новых, «справедливых законов» в связи с приближением войны, чтобы пробудить «моральную силу народа», более мощную, чем сила армий».
Не все монтаньяры так ясно понимали обстановку. Тяжелый экономический кризис поразил Францию. В городах снова воцарился голод. На этот раз он был вызван не плохим урожаем, а денежным расстройством. Чтобы покрыть государственные расходы, еще раньше выпустили ассигнаты, которые стали бумажными деньгами. Но их реальная стоимость падает, их выпускали слишком много, а серебро и золото исчезают из обращения. Крестьяне не хотят продавать продукты за ненадежные бумажки. Продовольствие прячут, этим пользуются спекулянты. Голодный народ волнуется. Начинают громить лавки, захватывают запасы хлеба и других продуктов. Бедняки требуют таксы, то есть твердо установленных нормальных цен, позволяющих им не умереть с голода. Но ведь это покушение на принцип частной собственности! Буржуазия, все ее политические представители от умеренного Барнава до левого Робеспьера не могут пойти на это. Надвигающаяся война еще больше обостряет обстановку.
Острее всех чувствует это, хотя и очень сумбурно, Марат. Робеспьер поглощен борьбой с жирондистами. А Дантон, который, несомненно, ближе всех ощущает жизнь и ее запросы?
Он в отличие от Марата или Робеспьера не замыкается целиком в политической деятельности, живет всегда полной жизнью, которой не чуждо ничто человеческое.
Осенью 1791 года, вернувшись из Англии, Дантон выдвинул свою кандидатуру в Законодательное собрание, но провалился. Эта неудача, не первая и не последняя, нисколько его не обескуражила. К тому же в революции наступило время отлива, усталости, спада. 5 октября вместе с женой Жорж отправляется к себе в деревню, в Арси, быстро забывая парижские треволнения. Здесь он живет как средний зажиточный землевладелец, округляет свои владения, покупает лесок за 250 ливров, сад — за 240, огород — за 210. Дантон усердно и с удовольствием занимается хозяйством, приобретает трех кобыл с жеребятами, четырех молочных коров, плуги, бороны, двуколку, две телеги, много другой необходимой утвари. С удовольствием занимается хозяйством, не гнушается взять в руки лопату или топор. Добродушный, веселый, общительный, он завоевывает симпатии всех окружающих своей сердечностью и простотой. Однажды один рабочий в лесу был серьезно ранен, все бросились звать на помощь. Дантон снял с себя рубашку, разорвал на полосы, перевязал пострадавшего и на руках отнес его до дому, где уже ждал врач.
Дом Дантона просто обставлен, но в нем 17 комнат, и хозяин заселяет их, радушно предоставляя приют близким и дальним родственникам. Здесь живут не только его мать и отчим, но и сестра матери, старая дева Анна-Пафетта, его сестра Анна-Мадлена с мужем и пятью детьми. Тетушка Анна Камю, родственница мэтра Камю, знакомого Дантона по Парижу. Его старая кормилица Арко управляет всем хозяйством и держит ключи от всех погребов и кладовок. Габриель беременна и хочет вернуться в Париж, чтобы родить там, где есть хороший доктор. Друзья из Парижа осаждают Дантона просьбами вернуться и возглавить кордельеров. Но он так ленив, жизнь на лоне природы так приятна. Наконец приезжает Камилл Демулен вместе со своей Люсиль, чтобы уговорить его. В конце ноября Дантон уже в Париже. Вскоре освобождается пост заместителя прокурора Коммуны. Дантон получает 1162 голоса, его соперник Колло д'Эрбуа — 654. Безработный актер в ярости, ему не досталась солидная должность с окладом 6 тысяч ливров в месяц.