Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

Аберкромби Джо

– Надеюсь, Шадикширрам, когда нас догонит, притащит с собой вина. – И никто не улыбнулся.

После того, как на рассвете – если можно было так назвать эту бесцветную мглу – третьего дня они выползли из своей жалкой как-бы-палатки, то все лишь недовольно бурчали.

– Не хочу, чтобы впереди меня шел этот старый растяпа, – скрежетал Ничто, после того как в третий раз наступил Ральфу на пятку.

– А мне не нравится, когда меч в руках полоумного маячит за моей спиной, – огрызался через плечо Ральф.

– А в спине тебе больше понравится?

– Сколько же вам лет, а до сих пор себя ведете как дети? – Ярви прибавил ходу и вклинился между

ними. – Если мы перестанем помогать друг другу, всех нас убьет зима.

Впереди чуть слышно прошелестела Сумаэль:

– Скорее всего, она и так нас убьет.

Спорить Ярви не стал.

На четвертый день зимний туман накрыл белые земли подобно савану. Они шли молча. Лишь кто-нибудь неразборчиво буркнет, когда споткнется, да другой буркнет, когда поможет тому подняться, чтобы дальше идти в никуда. Шесть безмолвных фигурок плелись посреди великой пустыни, в бескрайней, ледяной пустоте. Каждый под тяжким гнетом невольничьего ошейника и еще более тяжелой цепи продирался сквозь стужу собственных бед. У всех была своя боль, свой голод и страх.

Первое время Ярви не переставал думать о тех, кто утонул вместе с судном. Сколько их там погибло? Он вспоминал, как крошились доски, как море хлынуло в трюм. И все для того, чтоб уцелеть самому? Видимо, ради этого рабы упирались изо всех сил, тянулись на цепях за последним глотком воздуха, прежде чем Матерь Море утащила их к себе, вниз, на дно.

Но ведь мать все время учила: волнуйся не о том, что сделано, а о том, что делать дальше.

Уже ничего не изменишь – и его терзания о былом, равно как и тревога о будущем, начали гаснуть, оставляя лишь подленькие воспоминания о еде. О четырех дюжинах печеных свиней к визиту Верховного короля – куда столько всего-то ради низенького седовласого человечка да его служительницы с каменным взглядом? О пире в честь прохождения братом испытания воина – тогда Ярви только поковырял в тарелке, зная, что сам никогда не пройдет ничего подобного. О песчаном береге перед отплытием в его роковой набег – люди крутили мясо на вертелах над сотней костров, понимая, что, быть может, обедают в последний раз: жар осязаем, как ладонь на твоем лице, повсюду в свете пламени голодные ухмылки, шкворчит жир и обугливается корочка…

– Свобода! – проревел Ральф, раскидывая руки в стороны, чтобы обхватить весь бесконечный простор белого безлюдья. – Свобода где любо, там и закоченеть! Свобода где в радость, там и сдохнуть от голода! Свобода идти куда хошь, покуда не свалишься!

Он быстро умолк на колючем, разреженном воздухе.

– Закончил? – спросил Ничто.

Ральф безвольно уронил руки.

– Да. – И они поплелись дальше.

Нет, не мысли о матери гнали Ярви вперед, когда он загребал снег шаг за трясущимся шагом, переход за мучительным переходом, падение за промораживающим падением, упрямо, след в след за другими. Не мысли о нареченной невесте, и не о погибшем отце, и даже не о родном табурете у очага матери Гундринг. Его держала всего одна мысль: об Одеме – том, кто с улыбкой клал Ярви на плечо свою руку. Об Одеме – том, кто пообещал стать его соплечником. Об Одеме – том, кто тихо, словно весенний дождик, задал вопрос: неужели государем Гетланда станет калека?

– Э нет… – отплевывался Ярви от снега растресканными губами. – Нет уж… дудки… нет уж… дудки.

С каждой пыткой нового шага Гетланд становился чуточку ближе.

Пятый день оказался ясен и искрился острыми гранями льда, окоем слепил прозрачной голубизной, и Ярви казалось, что впереди видно все, почти

до самого моря, черно-белой ленты на дальнем краю черной и белой земли.

– Неплохо мы отмахали, – сказал он. – Надо признать.

Сумаэль, прикрывая глаза от солнца, пока хмуро вглядывалась на запад, ничего признавать не стала.

– Нам везло с доброй погодой.

– Что-то я не ощущаю везенья, – пробормотал Ральф, обхватывая себя руками. – Ты чувствуешь, Джойд, как тебе повезло?

– Я чувствую, как мне холодно, – сказал Джойд, растирая красные кончики ушей.

Сумаэль покачала головой, глядя на небо, которое, если не считать маленького темного подтека далеко к северу, выглядело необычайно чистым.

– Не то ближе к ночи, не то завтра, но вы поймете, что значит недобрая погода. Надвигается буря.

Ральф всмотрелся ввысь.

– Ты уверена?

– Как надо храпеть, я тебя не учу. А ты не учи меня, как отряд вести.

Ральф зыркнул на Ярви и пожал плечами. Но к вечеру оказалось, что она, как обычно, права. Подтек на небе разросся, расползся и приобрел зловещий отттенок черноты.

– Боги злятся, – тихо проговорил Ничто, с опаской поднимая глаза.

– А когда они не злились? – ответил Ярви.

Снег повалил гигантскими хлопьями, метель заклубилась сплошной завесой. Порывисто взвизгивал ветер. Колошматя, как дубьем, сразу со всех направлений, он отпихивал беглецов то влево, то вправо. Ярви упал и когда вскарабкался на ноги, не увидел и следа остальных. В панике он бросился вперед сломя голову и с размаху влетел прямо в спину Джойда.

– Нам надо выбраться из метели! – заверещал он, едва ли слыша себя за воем ветра.

– Кто бы спорил! – проревел в ответ Джойд.

– Нужно найти глубокий снег!

– Снег ему нужен! – проорал Анкран.

Они добарахтались по сугробам до впадины узкого оврага. Это был наилучший уклон, на который мог рассчитывать Ярви в такой бесноватой пурге, когда от спутников остались только бледные призраки. Как кролик, он принялся рыть, выбрасывая снег между ног, во все нелегкие пробивая нору вглубь, пока не прокопал на длину тела, а потом начал буравить вширь. Руки горели от холода внутри парусиновых обмоток, от усилий сводило мышцы, но он не давал себе спуску. Он надрывался, будто от рытья зависела его жизнь.

Так оно и было.

Сумаэль червяком проползла вслед за ним. Рыча сквозь зубы, она орудовала тесаком, как лопатой. Поначалу вдвоем они выкопали нишу, потом полость, а потом – крошечную камору. Сзади притиснулся Анкран, в дыру на месте его передних зубов набивался снег, и он выталкивал его языком. Следующим в холодный сумрак погрузился Ральф, затем в ширящейся пещере раздвинул могучие плечи Джойд, и, наконец, Ничто просунул голову внутрь.

– Впритык, – отметил он.

– Расчищайте вход, – пролепетал Ярви, – не то за ночь нас похоронит. – И он съежился у стены утрамбованного снега, размотал мокрые тряпки и стал дуть на опухшие руки. У него и так мало пальцев, нельзя терять ни один из оставшихся.

– Где ты этому научился? – полюбопытствовала Сумаэль, присаживаясь рядом.

– Отец меня научил.

– Похоже, он наши жизни спас.

– Непременно поблагодари его, когда снова увидишь. – Анкран пошевелил плечами, втискиваясь поудобнее. Все набились вплотную друг к другу – но с ними это не впервой. Здесь, на просторах северных пустошей, не было места ни неприязни, ни гордыне, ни розни.

Ярви прикрыл глаза и представил отца, бледного и холодного на каменной плите.

– Отец умер.