Море согласия
Шрифт:
— Хан, скажи, по какому праву берешь со своих людей пошлины? — крикнул Кеймир, и его поддержали батраки: задвигались, зароптали.
Кият усмехнулся, сказал Таган-Ниязу:
— Я говорил тебе о нем. Вот видишь.
Таган-Нияз выехал немного вперед, ответил Кеймиру:
— Кеймир-джан, разве тебе не сказали, что Кият-ага назначил тебя своим он-баши? А пошлины пойдут, чтобы купить тебе и другим воинам коней и оружие.
— Таган-Нияз-ага, чем же я буду заниматься, когда стану он-баши? — спросил с насмешкой пальван.— Наверное, хлестать по спинам людей, чтобы шли рубить соль, как сейчас всех хлестали
— Кеймир-джан, я тебя считал умным парнем, достойным твоего отца, Веллек-батыра, но ты, оказывается, порядочный осел! — разозлился Таган-Нияз. — Если ты боишься лентяю разукрасить спину, то и врага в бою пощадишь.
Слова Таган-Нияза вызвали недобрый смешок. Да и сам он спохватился, что сказал лишнее: кто-кто, а Кеймир в бою в долгу перед врагом не оставался.
Пальван, выслушав Таган-Нияза, ответил в тон ему:
— Прости меня, Таган-Нияз, но я тоже ошибся, считая тебя умным. До сих пор никто батраков лентяями наназывал. Они такие же, как и все. Так что рука моя не поднимется ударить своего. Ищи, Таган-Нияз, другого он-баши!
Кият-хан, видя, что перепалка затягивается и Таган-Нияз в ней проигрывает, выругался:
— Приступайте к делу, люди. Не затем мы собрались сюда, чтобы переговариваться!
— Хан, скажи, как расплачиваться будешь? — спросил кто-то.
Кият досадливо поморщился, однако ответил:
— Треть с каждого харвара в казну. Остальное поделят между собой солеломщики, возчик и амбалы.
Опять прокатился недовольный ропот.
— Приступайте к делу! — крикнул Кият, и нукеры начали теснить батраков. Солеломщики, ропща и сопротивляясь, спустились на соляное озеро. Нехотя взяли клинья, молотки и приступили к работе.
Теперь каждое утро, едва занимался рассвет, в кочевьях, между порядками кибиток, разъезжали ханские нукеры и громко оповещали, чтобы мужчины поторапливались. Был ли холодный северный ветер с колючей песчаной пылью или мороз, островитяне все равно шли на ломку соли. Только в пору длительных дождей, когда озеро превращалось в мокрое месиво, на нем прекращались работы. Но Кият находил для всех другие дела. Надо было чистить нефтяные колодцы от песчаных заносов, делать оголовки из привезенного леса. Люди маялись на вытопке нефтакыла, чинили сети, иногда выходили на киржимах ловить рыбу, но зимой ее было мало.
Ропот и негодование все шире и шире распространялись по всем кочевьям Челекена. «Свалил аллах на нашу голову беду! Не аллах, а шайтан водит рукой Кията». Люди жаловались друг Другу, что Кият берет в казну заработанное бедняками, а казной управляет сам да его приспешники. С Дарджи приезжал Мамед-Таган-кази. В мечети внушал он челекенцам, что весь остров ниспослан аллахом Кият-хану, что грех роптать на поборы: Кият мог бы вообще запретить касаться руками его богатств, но он этого не делает, потому что любит своих соотечественников. Мамед-Таган-кази на время увещевал батраков, а, покидая остров, напоминал Кият-хану, что слишком неисправно его казна отпускает в пользу мечети хуширзакят (Хуширзакят — десятая доля служителям мечети): он сам, его сопи и слуги бедствуют от недостатка пищи. И Кият, видя в ишане поддержку, снаряжал на Дарджу киржимы с хлебом, рисом и товарами.
Тимофей
— Не умеешь ты, хан, толком вести купеческое дело. И совета не спросишь. А вот послушай, что скажу. Допустим те же французы. Мы платим им рубль за кусок сукна, а своим продаем тот же кусок за три рубля.
— Ну так что ж? — не понял Кият.— Ты у меня тоже возьмешь за один рубль двадцать три пуда соли, а продашь их — за два рубля, а то и больше.
— А ты, значит, Кият, вроде не можешь так делать с твоими людьми, как я с тобой? Плати им за пятьдесят пудов рубль серебром и баста. А пошлину отмени. На кой черт тебе лишние хлопоты?!
— У тебя и в самом деле башка на плечах. Так, пожалуй, я и сделаю,— поразмыслив, согласился Кият.
Затем они вместе прикинули: какой доход получит Кият-хан с каждого харвара соли, нефти, нефтакыла. Прибыток получился увесистый. Кият повеселел и тотчас послал нукеров в кочевья объявить всем, что милостью аллаха и справедливостью отменяет всякие пошлины, но соль к русским купцам, как и прежде, пойдет через его руки.
Ранней весной Герасимовы отправились к Атреку за рыбой. С ними Кият проводил Кейик-эдже с сыном. Жене наказал, чтобы и там не было пошлин, но скупать рыбу вдвое дешевле. Молча выслушала она наставления. Не о рыбе думала. Кейик без труда разгадала истинные намерения мужа: Тувак добилась своего, заставила хана, чтобы проводил неугодную ей сварливую старуху. Эта красавица станет ханшей всего острова, и никто ей не помешает ни в чем. Гордо держалась Кейик, только на корабле всплакнула.
Кият, проводив гостей и старшую жену, решил: «Пора взяться за Кеймира». Стал выискивать способ, как от него отделаться. Случай скоро подвернулся. Нукеры доложили, что пальван не везет соль в общую кучу, а сам для себя складывает — торговать с купцами без ведома Кията хочет.
Ночью к кибитке Кеймира подъехали всадники.
— Хов, пальван! — крикнул один, не слезая с лошади.
Кеймир тотчас вышел из кибитки.
— Пальван,— недовольно произнес старший нукер,— Кият приказал до утра прогнать тебя с острова. Мы приехали помочь тебе погрузить в киржим твои пожитки.
— Ловко он придумал,— невесело засмеялся Кеймир.— Поезжайте и скажите ему, что такого не дождется. На этой земле родился мой отец.
— Пальван, мы не можем возвращаться, не выполнив приказа.
— Придется вам на этот раз нарушить приказ,— уже со злобой отозвался Кеймир.
Тогда старший нукер крикнул, чтобы приступали к делу, и двадцать человек, соскочив с лошадей, принялись разбирать кибитку. Пальвану, чтобы не сопротивлялся, скрутили руки, евнуху — тоже. Подбежавший было на помощь Курбан был встречен плетями. Ему исполосовали спину, порвали халат.
Был уже рассвет, когда нагруженный скарбом киржим Кеймира отчалил от берега. В носовой части, обнявшись, в страхе сидели Бостан-эдже и Лейла с сыном. Черный Джейран стоял у паруса. Кеймир, стиснув зубы, смотрел на берег, где угрожающе покрикивали нукеры. Кеймир держал под уздцы коня, думал, куда же податься? Тихое на рассвете море казалось полем, засеянным зеленой травой; впору паси на нем коня и разбивай свои кибитки — никто не помешает,