Морок пробуждается
Шрифт:
– Бред! Я говорил только то, что слышал. Ни больше, ни меньше. Как может убить кусок пластика? Этот диск – чья-то выдумка, фантазия.
Иван снова разлил по рюмкам. Все выпили, и разговор продолжился.
– Во-первых, не кусок пластика, а то, что на нем записано. А во-вторых… Кстати, я этого Силина видел в ролике клиники «alkoholu.net», – сказал Иван.
– А, той, где доктор выглядит так, будто с советского антиалкогольного плаката только соскочил? Меня мать чуть туда не отволокла, – хмыкнул Лешка.
– Может, это как-то… – Иван не успел договорить, его перебил Макс.
– А че, похороны
– Сеструху они его ждут. Она где-то на Севере живет.
Ребята замолчали. Лешка разлил водку по стопкам, и все, не чокаясь, выпили. Иван решался, сказать парням о том, что диск у него, или нет? Но подумал, что диск, Силин и Соколов, возможно, – звенья одной цепи.
«Хорошо, что меня перебил Макс, а то бы я им здесь жути навел».
Конечно, сказать о своих подозрениях, да и о диске, тоже все равно придется, но еще не время.
Пить больше не хотелось. Парни расплатились и разошлись по домам.
Ваня сразу же завалился спать. Где-то в глубинах его сознания сверкнула слабенькая искорка: а ведь Сашка смотрел Мишкин диск… Но пока Ваня погружался в сон, искра затухла. Хотя совсем не погасла. Хватило бы слабого дуновения ветерка, чтобы запылать синим пламенем…
А на следующий день была буря.
Дождь шел с ночи. Иван стоял у подъезда под козырьком и думал, что погода полностью соответствует его настроению и предстоящей процедуре. Надо выпить! Он поднял воротник и направился к кафе. Это уже становилось нормой, привычкой. Так же, как почистить зубы с утра. Нет, не то. В последнее время он мог и забыть о личной гигиене, а вот пропустить стопку-другую – никогда. И самым противным было то, что его это не пугало. То есть каждодневная выпивка стала обычным делом.
Войдя в зал кафе, Ваня увидел Лешку и Макса, стоящих у бара.
– Здорово, Ванюха!
– И вам не хворать.
Заказали водки. Сели за столик и молча выпили.
– Люди говорят, что он все-таки из-за бабы, – начал после долгой паузы Максим.
– Ты заткнешься? – зарычал на него Леша.
Когда Макс снова разливал водку по рюмкам, мимо столика прошел какой-то мужчина, взглянул на ребят, коротко кивнул и направился к стойке. Иван выпил и посмотрел на вошедшего. Тот достал из кармана небольшую двухсотграммовую баночку из-под майонеза и поставил ее на полированную крышку стойки. Светлана достала бутылку водки и наполнила баночку до краев. Мужчина довольно крякнул, закрутил крышку и засунул банку обратно в карман серой куртки.
Когда он повернулся, Иван сразу узнал его. Это был Федька Логинов. Он когда-то работал в пятом цеху слесарем, но его выгнали за пьянство. Смешно сказать, на заводе, где пили все – начиная от директора и заканчивая тетей Машей, дворничихой из ЖКХ, – выгоняют за пьянство! Значит, здорово насолил мужик.
Федька подошел к парням и спросил:
– Не помешаю?
– Садись. – Лешка указал на место рядом с Максом.
Федька присел на предложенный стул и обратился к Ивану:
– Угостите?
– Макс, наливай! – скомандовал Иван.
Пока Максим возился с бутылкой, Федька перегнулся через стол и шепотом спросил:
– Вашего друга сегодня хоронят?
Лешка тоже нагнулся над столом и прошептал в ответ:
– А тебе что за забота?
– Что-то мужики ополоумели в последнее время, – оглянулся по сторонам Федька, откинулся на спинку стула, взял наполненную рюмку и выпил.
– Что ты сказал? – напрягся Иван.
Федор выпучил на него слезящиеся глаза.
– Ты что, паря, не местный? За месяц это пятый!
– Ну и что? Порешили себя по пьяному делу те четверо, а Саня здесь при чем?
– А ни при чем, – ответил Федя. – Я и не говорил, что Саня тут при чем-то. – Он поднял руку с вновь наполненной стопкой, подмигнул Ивану и выпил.
– Ладно, – разлил оставшуюся водку Макс. – По последней, и пойдем.
– Ты идешь? – повернулся к Федору Леша.
– Да, конечно, надо же проводить пацана.
«Кроме тебя некому, урод», – подумал Ваня, и в этот момент Лешка толкнул его в бок:
– Ну ты что, Ванюх? Возвращайся.
– Да-да. Конечно. Пойдем.
Все вышли на улицу. Дождь наконец закончился, но небо так и не прояснилось.
Перед Сашкиным двором собралось много людей, в основном заводчане. Максим, Алексей и Иван прошли через толпу к открытой двери и, помедлив немного, вошли в квартиру. Самое трудное было подойти к матери и сказать бесполезные, но в то же время необходимые слова.
Первым подошел Ваня. Когда он дотронулся до плеча Антонины Федоровны и собрался произнести заготовленные слова, она подняла на парня красные от слез глаза. Сашкина мать уже не плакала. Только в этих глазах навсегда поселилась печаль.
– А, Ванюша, – тихо проговорила она. – Посиди со мной.
Иван сел на кем-то подставленный стул. В давящей, словно пресс, тишине, заполнявшей помещение, слышались шепот и чьи-то глухие рыдания. Ваня посмотрел на покойного – нос вытянулся, щеки ввалились, кожа посинела. То, что сейчас лежало перед Иваном, было ужасной пародией на его друга.
К Антонине Федоровне подошел мужчина и, нагнувшись, сказал:
– Пора. Семен поехал за батюшкой. Он его на кладбище привезет.
Лешка зашептал Максу на ухо:
– А разве самоубийц отпевают?
На них кто-то шикнул, и снова все замолчали.
Гроб нести вызвались Максим, Лешка, Иван, Федька Логинов и еще два парня из Сашкиного цеха. Ребята пронесли гроб по улице метров сорок, пока кто-то не дал команду садиться по автобусам. Когда приехали на кладбище, снова начался дождь. Мелкий, противный.
Отпевание и поцелуи в бумажную ленточку на лбу покойного подошли к концу, и какой-то суховатый мужичок начал забивать крышку гроба.
Ребята прикидывали, как лучше подойти с гробом к краю и не упасть в яму. Края могилы размокли и осыпались, поэтому каждое неловкое движение грозило обернуться бедой. Ваня и Макс взялись за концы веревки у изголовья и стали опускать гроб. Вдруг кто-то (Ваня подумал, что это Федька, то и дело прикладывающийся к майонезной баночке) выпустил один конец веревки, и гроб накренился. Ваня дернулся и поскользнулся, а гроб упал вниз и ударился о дно могилы. От удара крышка отлетела, и в этот момент Ваня тоже упал в яму, оказавшись прямо на Сашке. Откуда-то издалека он слышал голоса людей. «Пьяный», – говорили одни. «Плохая примета», – шептали другие.