Морок
Шрифт:
— Э-э! Ты чё там, я не понял, охренел?! — Усиленно взвинчивая в себе злость, заорал Костян. — Ты чё мне там показываешь, недоросток вонючий?!
Он угрожающе двинулся, к сидящему на корточках Олегу. Остальные потянулись за ним, в предвкушении жаркого зрелища. Головной не думал ретироваться. Он даже не встал и не отпрянул назад, видя, как недобро приближается к нему бугор.
— Ты какого… Показываешь, тварь?! Мало получил тогда?! Ща добавлю…
Костян стремительно приближаясь, уже мысленно представил, как пинком в плечо опрокидывает юнца в пыль, больно бьёт в колено и наступает на кисть, заставляя разжать кулак и выпустить свой жалкий штырь. Может, так бы оно и случилось, только Олег смиренно притулившись
Костян не успел согнуть ногу. Головной опередил его секундой раньше. Словно кошка, он пружиной выпрыгнул навстречу, резко выкидывая руку вперёд.
— Н-на-а!
Костян ошалело мотнул головой, отступая, нелепо дёрнулся назад, но слишком поздно. В левой щеке торчал наполовину вошедший гвоздь. Состояние шока сменила резкая боль. Рот заполнился кровью, парень дико заорал, безумно вытаращив глаза.
— А-а-а-а!!!
Из проколотой щеки, из под гвоздя просочился первый ручеек крови. Костян не мог говорить, он невнятно орал. Коряво заточенный гвоздь упёрся в нёбо и мешал языку работать. Кровь хлестала изо рта вместе с брызгами слюны.
— А-а-а-а!!! О-уф на-а за эс-лаф!!!
Крик ужаса замораживал кровь в жилах. Не меньше самого Костяна, перепугались его подельники. Вид вожака, орущего с гвоздём в щеке, полностью деморализовал всех, кто был рядом, а между тем у Головного появился ещё один гвоздь. Хищно скалясь, волчонок глядел на следующего.
— Пацаны! — Надсадно заорал правый от Костяна. — У него ещё один гвоздь! Это псих долбанутый! Он нас всех тут покоцает!
— Отними у него!
— Иди, сам отними!
Олег не стал дожидаться конца их совещания. Он бросился на ближайшего. Все безоговорочно бросились врассыпную. Крик Костяна, заполонил весь двор. К месту торопясь бежали взрослые. Олег никого не догнал. В броске он пробовал уколоть в ягодицу того, кто назвал его психом, но промахнулся. В следующую секунду он был схвачен и обезоружен, чьими-то сильными руками.
— Ты что творишь, волчонок?
Это был плотник дядя Миша, в быту мужик работящий и весёлый, хотя сильно поддающий. Только сейчас его лицо выражало сплошь тревогу.
— Ты что творишь, говорю?!
Он наклонился над упавшим на колени Костяном. Тот уже больше выл, чем кричал, и сжимал красными от крови пальцами пострадавшее место. Вместе с гвоздём. Его Костян, вытащить панически боялся.
— Дай-ка гляну…
Дядя Миша попытался отвести руку, но тот заорал с утроенной силой. Во двор шумно стекался весь интернат… Костяна, унесли в лазарет. Туда где недавно лежал Олег. Говорят, что он долго не давал вытащить гвоздь и на три этажа орал, когда зашивали щёку.
Поведение Головного разбирала спецкомиссия, отобранная из актива педколлетива дома на Лесной. Многие ратовали за то, чтобы передать Головного Олега Андреевича в спецприёмник для детей с врождённой патологией. К таковым относились или ДЦПшники или безнадёги с синдромом Дауна. В эту же категорию вливались дети больные аутизмом, впрочем, тогда аутичных ничем не отделяли от Даунов. И к тем и к другим относились одинаково. Спецучреждение являло собой мрачное серое здание амбулаторного типа, обнесённое колючей проволокой, с охраной и сигнализацией. Внешне, оно никак не отличалось от психушки, и в народе называлась именно дурдомом.
Вопиющий случай, который произошёл во дворе, между двумя воспитанниками расценивался как ЧП серьезное, грозящее резонансом коснуться милиции, газет, а это в свою очередь означало, нестираемое пятно на репутации детдома. Головной был давно оскоминой на зубах администрации, и в глазах их, являлся абсолютным злом. Но чтобы спихнуть его в «дурку», необходимо было выбить соответствующее заключение врачей, основанное на топографии мозга, а у волчонка как назло с этим было
— Неужели ты хочешь жить там… В тюрьме?
На что Олег ему коротко ответил. Вопросом на вопрос.
— А у вас разве лучше?
Развернулся и ушел, оставив всех в гнетущей тишине.
Случай этот, как и многие замяли. Олег имел к тому времени многочисленные приводы в милицию, состоял у них на учёте. Шлейф его подвигов, несомненно, в будущем выписывал путёвку на «малолетку», а это не делало чести интернату, чьи выходцы уходили на зону. А потому молчать было предпочтительней, для общего блага. За Олегом стали приглядывать, а он не пытался скрывать своих намерений. На досуге выходил во двор, присаживался на корточки, и чиркал о напильник новый гвоздь. Дважды или трижды, актив дома врывался в спальные помещения, перетряхивая его постель и содержимое тумбочки. Его частенько обыскивали, но лишь один раз нашли и изъяли заточку. После чего волчонок стал осмотрительней и старался не баловать находками «админов».
Олег перешёл к психологическому прессингу. Завидев следующих подельников «акции», он непременно кричал в круглые от страха глаза:
— Гребень, ты следующий! Костяну щёку порвал, а тебе сучий потрох глаз выколю, можешь верить! Будешь ты у нас Циклопом! А чё, хорошее погоняло!
Гребнев, один из тех, кто Олега бил и держал, теперь морально задавленный, проходил молча, боясь ответом спровоцировать этого бешеного психа. Он действительно боялся. А Олег всякий раз задирал. Мимоходом, в столовой, в коридорах…
— Гребень, выбирай какой глаз… Правый или левый? Мне, без разницы.
Двое других, которых он всегда задевал при встрече, пытались гоношиться и всегда кричали в ответ:
— Попробуй, сучонок! У нас тоже есть заточки.
Расчёт был на многолюдие, и что в случае драки их быстро расцепят. Сами бугры даже не мыслили, чтобы подойти и настучать зарвавшемуся салабону по тыкве. Расправа над Костяном потрясла их, и было забавно наблюдать, как десятилетний пацан задевает пятнадцатилетних лбов, ниже их, пожалуй, на две головы.
Бугорская власть заметно пошатнулась, и причиной всему был необузданный нрав волчонка. Приставленные к надзору ищейки, раз через двое, находили в матраце у Головного заготовленные гвозди. Олег не отпирался. В кабинете директора он как всегда молчал, на угрозы усмехался… Разговоры о тюрьме его не трогали и не пугали. Каждый раз он выходил во двор с новым гвоздём и шоркал о напильник.
Кончилось в итоге тем, что у администрации не выдержали нервы. Во избежание чрезвычайных событий, переводом в другой интернат были оформлены: Гребнев, Чернов и Сафин. Именно те, на кого точил гвоздь Головной. Костян с отметиной на щеке дожил до совершеннолетия и ушёл своим выпуском. К нему волчонок претензий больше не имел. Бугры Олега не трогали, а один из них, вызвал Головного на мирный «базар».