Морок
Шрифт:
Олег, было взаливший мешок на плечо, немедленно сбросил его. Уселся напротив дедушек и демонстративно закурил.
— Продолжаешь гнуть, Бурый? — Весело кто-то крикнул из ротных.
— Продолжаю! — В тон ответил Олег, выпуская дым из ноздрей. Чего бы ему не гнуть… Он Бурый… Было б нелогично «заявлять» о себе в столовой, а потом летать в одной упряжке с гусями.
После обеда, десятка Мироновской команды стала готовиться в караул. Двое заступило в дневальный наряд. Остальных развели на хозработы.
Молодых, повели убирать плац под метлу. Как только офицер исчез, Головной бросил свой веник за бордюр и пошёл искать укромное местечко для сна. Нашёл не сразу, но всё же… Это была заброшенная котельная. Новоотстроенная,
В казарму он вернулся в седьмом часу, когда там уже активно хозяйничал сменившийся караул. На все двести процентов гремела музыка, выбивая ударные ритмы попсовой мелодии. Усиленный через колонки, звук, заставлял стёкла окошек вибрировать.
— Де-вуш-ка мечты!!!
— В этот вечер, не со мной
— Осталась ты…
В самом конце казарменного помещения, близ спортивного закуточка, двигались в танце молодые солдаты, извиваясь в экспрессии от музыкального шедевра. Руководил хореографией Дождь, который сам в шлёпках на босу ногу, выкидывал плясовые коленца. Было очевидно, что для гусей из всех припашек, эта самая, что ни на есть приятная: вернее не идущая в разрез и противу воли.
— Веселей, гусьва, жги! У-у-у!!! — Сквозь музыку орал каптёрщик, совершая не мыслимые выкрутасы.
Встретив взгляд Олега, оскалился в безудержной улыбке и подмигнул как доброму знакомому.
— Бурый! Айда танцева-ать!
Головной улыбнулся в ответ и отказно мотнул головой. В отличие от подневольной гусьвы, у него был выбор.
После ужина, всем солдатам отводилось личное время, отчасти на подготовку внешнего вида к утренней проверке, отчасти на своё усмотрение (письмо домой, просмотр телепередач). Дедушки, не мудрствуя лукаво, ту часть досуга, что являлась хлопотной и обязательной для всех, сбрасывали на посильные плечи молодых, а сами откровенно развлекались в силу своих интересов. Кто за штангой, а кто просто пялился в ящик. Гуси подшивали подворотнички на кителе, в первую очередь дедам, а уж после, если оставалось время, себе. Попутно не забывали натирать дедовские бляхи на ремнях и наглаживать утюгом кому надо, стрелки на рукавах кителя. Бытовая комната была занята исключительно гусями. Почти у каждого в руках было по паре не своей одежды и напутствие на выполнение первостепенных задач. Гуси галдели, толкались в очереди за утюгом и шипели друг на друга, внешне и впрямь напоминая этих склочных деревенских птиц. Дедушки иногда кое-кому «вставляли пендюлину» для ускорения и развития процесса, а так, в общем-то, и не вмешивались. Внешне картина считалась благопристойной и в миру армейских стереотипов носила название: «понять службу».
Головной понимал службу не так, как остальные и поэтому подшивал только свой китель, чистил только свою бляху, гладил свои штаны. Обычные стандартные подворотнички, закупленные в военторге, у солдат не котировались давно. Вместо них давно использовали белоснежные простынки, разрезаемые не условный размер воротника кителя. Кусок порезанной простыни сворачивался в несколько раз, и получалась толстенная внушительная подшива, которая проглаживалась хорошенько утюгом, а затем белыми нитками подшивалась под воротник. Ежевечерне перед отбоем, подшива отдиралась от кителя, чтобы пройти ряд процедур освежевания: стирку и глажку; после чего простиранная и просушенная утюгом подшива возвращалась на исконное место. Именно свежесть подшивы, первоочередно
Олег протолкнулся к гладильной доске и молча без слов, скинул с неё стариковский китель.
— Эй, ты чё творишь?! — Возмутился белобрысый, круглолицый солдат, которого деды окрестили Хохлом. — Это же Увара китель. Он ща прибъёт…
— Заметь, тебя прибьет, а не меня! — Ответил Головной и выхватил у него утюг. — Спокойно! Я только подшиву проглажу…
Гуси зашумели рассерженным гулом.
— Эй, Голова! — Выкрикнул Артур (он же Губа) — Кончай борзеть, а?! Мы тут все в очереди стоим!
— Я бы уважал вашу очередь, если бы вы гладили себе! — Громко и твёрдо произнёс Олег, суша утюгом влажную, постиранную подшиву. — А так… С ума сойдёшь ждать, пока вы нагладите своим господам!
— Ну, ни хрена себе! — Продолжал серчать Губа. — Ты чё, задембелел, да?! Летать не летаешь, на свой призыв хрен кладёшь! Деды ведь когда-нибудь уйдут, Голова, и чё, тогда?!
— И чё, тогда?
— Да всё может быть… Ты смотри… Тебе с нами служить.
Олег оторвал белой нитки побольше, и плотно подошёл к собеседнику, пронзив того взором, как иголками.
— Слышь, ты… Дерзяк липовый! Ещё раз слово поперёк скажешь… — Резкий удар под ложечку согнул Артура пополам, но Головной, прихвативший пальцами его подбородок, выпрямил его. — Так вот, я сделаю так, что ты потеряешь вес и среди своего призыва, веришь, нет?! Будешь летать до самого дембеля… Я могу и такое устроить!
Гуси заволновались, призывая притушить конфликт.
— Голова, кончай, а? Ща деды услышат…
— Вот именно! — Подчеркнул Олег. — Сидите тихо, а то деды услышат!
В дурном расположении духа, он покинул бытовку, и сел подшиваться на табурет подле своей тумбочки. Не хотелось торчать в одной комнате с амбициозными рабами. «Не люди, а шняга! — Сердито думал Головной. — Надо же… Обижаются, что я не такой, как они. Уже сейчас мечтают, как дедами будут опускать новоприбывших пацанов. Тьфу… Рабская психология».
Он хмуро глянул на беспечно крутящихся возле штанги стариков. «Эти тоже, поди, год назад, в бытовке скулили и друг другу под крылышко жались… А сейчас герои…»
Десятичасовой вечерний отбой для солдата в армии, это вожделенный час Х, когда сбрасывается ненавистная хэбэшка с тела, а ноги освобождаются от бремени тяжеленных сапог. Это время, когда лицо блаженно зарывается в подушку навстречу сладкому забытью по имени Сон. В силу, непонятно каких мутаций, отбой в современной армии приобрёл зловещее значение, абсолютно далёкое, по отношению к слову Сон. Отбой — это припашка. Отбой — это гусёвка, а для военнообязанных не входящих в социум гусей, отбой — это мягко говоря, культурное времяпровождение с массой вариантов культурного досуга. Зависит от фантазии…
Выспавшийся Олег, теперь мог по достоинству оценить размах и полёт фантазии у заскучавших дедушек. По началу, всё началось тривиально. Гусям было «предложено» спеть хором, одну из популярных песен на их усмотрение. Недружный хор из десяти глоток в разнобой затянул:
— Постой па-ро-воз… Не стучите колёса…
Хор поющих в трусах, был сам по себе забавен, но старики боролись за чистоту пения, и поэтому слушания приостановили.
— Такая песня… А вы как будто хороните кого…
— Э, братва! — Обратился к гусям Дождь. — А кто-нибудь на гитаре прилично тринькает?