Морок
Шрифт:
— Ты не гад и не сука. Ты сын своего отца и как бы ты не хотел сопоставлять себя с ним, увы, ваши поступки и ваши мысли сильней вас. Это рок. Ты яблоко от Кришевича, аллегория как нельзя точна…
Ваня стоял и не смел возразить. Тот гадливый, что постоянный, клокотал в нём, но был задавлен вторым составляющим Ивана. А этот второй принимал пощёчину благодарно и просил следующую. Горошина не исчезла, она стала горчить ещё больше.
— … Твой отец испугался в своё время и не взял ответственность за беременность твоей матери. Это не есть хорошо. Он не объяснился и не дал деньги на аборт, как видел бы выход из положения
Ваня сухо сглотнул.
— Задачка этого кино — Продолжал гладким тоном Давид, — вовсе не очернить тебя. И уж никак не обелить отца. Вы одинаково весите на весах и, когда ты судишь его, он имеет те же права — судить тебя! Если б, разумеется, имел возможность смотреть на ситуацию со стороны. Или думаешь иначе?
Вопрос был задан с подковыркой, но гадкий первый молчал, а второй… был подавлен.
— Поверь мне, так же как ты веришь, что я не Давид и не Кришевич, поверь: цель моя, твоего подсознания, возможно, сдвинуть пласт в твоих молодых мозгах. Если это уже произошло — это одно! Если нет, я не провидец… Твои отношения с Натальей идут по опасно знакомой схеме. У тебя однажды случилась мысль о свадьбе с ней. Однажды… Но ты запихал её так далеко, эту мысль, что даже я нашёл её не сразу среди хлама беспечных мыслишек. Если для тебя, Ваньша, семейная жизнь — нонсенс, не лучше ли оставить в покое нормальных девушек. Посуди сам! Придёт день, когда Наташа уступит твоим желаниям. И что дальше? В тебе сработает потребитель, а будет ли катастрофа, не знаю даже я. Тут чёт или нечет…
— Хватит… — Проскрипел зубами Ваня. — Перестань. Чей это голос был, первого или второго, Иван не знал. Второму нравилось его истязать, а первому не нравилось это никак.
Давид кивнул.
— Перестаю. Я сказал. Ты услышал.
Он повернулся спиной и Ваня испугался, что останется со вторым навсегда. Горошина в горле стала яйцом.
— Давид! — Робко, с мольбой позвал Иван.
— М-м-м?! — Промычал тот, не оборачиваясь.
— Давид, мне плохо…
Подсознание обернулось. Синие глаза глядели теплее.
— Иди ко мне! — Давид выкинул руку навстречу. — Дай руку!
— Иду! — С облегчением ответил Ваня и шагнул вперёд. Ни тени сомнения, ни грамма страха, ничто не сдерживало его. Ваня шагнул доверяя…
Д-два!!!
Из пяти пятый -
Олег со смешанным чувством тревоги и ожидания вглядывался в свои собственные черты. Собственно он догадался, что увидит под капюшоном этой странной рясы. Как догадался и о роли этого монаха. Тем не менее, тревога холодила сердце…
Чтобы сбить волнение, он заговорил первым, нарочито громко и преувеличенно бодро.
— С возвращением тебя, моё второе дно! Спасибо, что не вытащил на свет морду физрука! Благодарствую…
— Не стоит благодарить. — Смущённо улыбнулся он же, «Олег». — Я так подумал: зачем? Дважды по той же ране… Я… поприкидывал, в кого можно одеться, и решил не изгиляться в этом вопросе. В конце концов, твой собственный портрет тебе импонирует…
— Не надо так! — Скривился Олег. — Удар ниже пояса. Я люблю себя только в позволительном
— Абсолютно согласен. И не в кой мере не хочу в тебе зарождать комплекс самоистязания. Ты сильный парень для такой игры.
— Тогда… К чему нам встречаться? Что ты ещё нарыл во мне? Или пришёл по старому топтаться?! Артур, суслики, бабочки, моя жестокость, да?!
— Но-но! Зачем же ты так? — Лже-Олег поглядел с укоризной. — Я, кстати, показал тебе самое доброе воспоминание. Разве не так?
— С бабой Пашей, что ли? Так это ты…
— А ты думал, спишь, да?
— Слишком ярко для сна. Чересчур чётко.
— Вот-вот! И заметь: никаких тебе Артуров, армии, детдома и прочего трудного пацанского детства. Крохотный островок позитива! Мой тебе подарок.
— Спасибо. Порадовал. — Олег радушно гмыкнул. — От души!
— Не стоит, заслужил. — Двойник вытянул пять пальцев — знак великодушия. — Вижу: что-то понял, что-то перемолол в себе, пытаешься разглядеть в себе хорошее. Причём, если и убиваешься по определённому случаю, гнобишься, то умеешь… не влезть с головой в депрессию и оставить за собой право самоуважаться. Это похвально!
Олег нахмурился. Было в тоне его половины нечто издевательское. Неуловимо ироничное.
— Давай без дифирамбов, ладно?! Я знаю, где я гад, а где всё по делу. Тут меня ловить не надо!
— Да бог с тобой, Олежа! И не думал даже. «Ловить». Надо же, так сказать. — Двойник покачал головой. — Хочешь знать моё мнение?! Я не ожидал, что ты купишься на Артура и прочую провокацию! Думал, признаться, у тебя толстая кожа. Ну, уж раз ты пережил, переплакал, то это тебе только в зачёт. Брависсимо!
Головной, как не старался сейчас, не смог уловить в интонации двойника ни лукавства, ни стёба, ни скрытой мимики. По существу, он думал также, а подсознание возвращало ему его же мысли. Олег нахмурился сильней.
— Давай уж подводи! К чему весь базар, не топчись вблизи да около! — Сказал осмысленно грубо, без интеллигентских штучек.
— Изволь, отвечу! — без изысков ответило ему подсознание. — Прямо и в лоб! Ты ведь этого ждёшь?
— Излагай!
Лже-Олег выкинул кисть.
— Дай мне свою руку!
— Зачем?
— Затем. Соприкоснувшись, я уведу тебя в мир, там, где ты не был. Не в то окно, где ты рвал душу с Виолентом, а в реальность. Иную реальность. Какая неурядица и подмена понятий! Ведь вы же тоже зовёте своё существование реальностью. Забавно!
— Давай, без лирики, подсознание! — одёрнул монаха Олег. — Там, где я с Виолентом… Это что, не иная реальность?
Лже-Олег засмеялся.
— Там, где ты рвал душу, был маленький рекламный штрих. Мазок. Набросочек. Одна из многотысячных возможностей всего мегаполиса. Скажем для сравнения, то было звёздное небо. Даже не всё, а так… Краешек. А я тебе предлагаю вселенную с миллиардами таких звёздных неб. Эх, Олег! Дай мне свои пять, и ты увидишь через призму вечности, насколько мелочен, тщедушен, насколько крошечен ваш серый, пыльный, артхаусный мирок. Ты увидишь его бесцветность, поскольку настоящие цвета и виды присутствуют только в сущей реальности, которая над вашей и миллионами таких же господствует присно и во веки веков.