Моролинги
Шрифт:
— Шеф меня уволит.
— Конечно уволит! А ты полетишь на Оркус тратить честно заработанные деньги. Кода все промотаешь, я возьму тебя к себе в Департамент младшим следователем.
— Нет, инспектор, не могу…
Инспектор отодвинул в сторону тарелку, налег на стол и прорычал:
— Не вынуждай…
Стол жалобно затрещал.
— Давайте, полковник, тащите вашу жаровню, вилку и что там у вас еще в запасе. Кстати, вы вляпались в кетчуп. Возьмите салфетку.
Я протянул ему кусок туалетной бумаги, рулон которой стоял на столе взамен салфеток. Инспектор
— Спасибо, — он взял бумагу и вытер рукав. — Как думаешь, отстирается?
— Это к Ларсону. Моющие средства по его части. Я с ним поговорю.
— А Бенедикт по чьей части? — вкрадчиво спросил Виттенгер.
— Только к Шефу.
— Ну разумеется, как я сразу не догадался! Надо было вместо тебя позвать на ужин Шефа.
— Услышь я такое до того, как слопал ваш ужин, я бы пожалуй обиделся и ушел, но теперь мне плевать. И на будущее учтите: Шеф предпочитает восточную кухню. И никаких шампиньонов. Он их не выносит.
— Я знаю, — и Виттенгер хитро подмигнул мне. — Перекусили с ним как-то раз… Но коньяк он любит.
— Вот и предложите.
— На вас не напасешься. Говори, что вы с Бенедиктом или с кем другим искали в кабинете?
— Ничего конкретного. И я там был один.
— Если один, то значит историю про баллончик с «Лунатиком» вы с Амиресом выдумали. Газ использовали для защиты кабинета, потому что там было, что защищать. Разве не так?
— Думайте, что хотите, — после сытного ужина мне вдруг стало лень врать. — Надавите на Бенедикта, пусть он выдумает какую-нибудь историю. Я устал сочинять. И вообще, мне пора: Шеф ждет с докладом. Вы не напомните, что мы ели, а то Шеф всегда требует точности.
— Неблагодарный ты, — сказал со вздохом инспектор. — Как полетишь-то в таком виде?
— Как, как… На автопилоте, разумеется.
Я проковылял в прихожую. Виттенгер, еще менее устойчиво, чем я, пошел следом — провожать. Руку он мне на прощание сжал так, что хрустнули суставы.
13
На следующий день в «плохих» новостях не было ни слова о том, как трещала моя голова. Зато в Отделе уже всё знали. Яна позвонила в девять ноль одну и спросила:
— Приедешь?
— Не…
— Что с тобой?!
— Производственная травма. Коньяк у Виттенгера поддельный, наверное из конфискованного…
При воспоминании о коньяке, меня чуть не вывернуло.
— Никто не заставлял, — заявила Яна.
Хоть бы раз услышать что-нибудь другое.
— За что Бенедикта во второй раз посылали к психам на освидетельствование? — сменил я тему, когда стало ясно, что слов сочувствия мне не дождаться.
— За наследство академика Лиувилля. Перед смертью он перевел все свои миллионы на секретный счет, дабы они не достались его третьей жене, которая ему изменяла. Секретным счет оказался для всех, но не для Бенедикта. Он нашел деньги, но воспользоваться ими не успел.
— С каких это пор академики у нас стали миллионерами?
— Во-первых, Лиувилль сохранил наследство от первой жены, дочери богатых бизнесменов. Во-вторых, он владел несколькими патентами на изобретения. В-третьих, сумасшедшие гонорары за научно-популярные книги и статьи. Перед смертью он все имущество обратил в деньги, деньги спрятал.
— Традиционный вопрос: почему к психам, а не в тюрьму?
— Адвокаты отбили все, кроме вооруженного сопротивления при аресте.
— Это на него похоже. А этот, как его, Лиувилль, он своею смертью…
— Своею. Ему было сто пять, умер от инсульта.
— То есть никакого криминала.
— Ни малейшего.
— Слушай, Яна… я, пожалуй, махну сразу к Цансу, в Отдел заезжать не стану, скажи Шефу…
— …производственная травма. Я поняла. Выздоравливай.
Хихикнув, она исчезла.
На экране компьютера мадемуазель Ливей мелькнула уютная планетка — вся в облаках, как в пуху, и с пятеркой разноцветных лун.
— Какой уровень? — спросил я с опозданием: планетка скрылась под расписанием занятий.
— Второй, но я его почти завершила, — сказала она осторожно. — Это из-за вас посадили Бенедикта?
— Из-за меня?! — я опешил.
— Приходили из полиции, спрашивали о вас, — прошептала Ливей, но сразу опомнилась: — Ой! Однако вы тот еще жук. Ничего не скажу! — притопнула она маленькой ножкой.
— Наш журнал вас сможет отблагодарить, — искушал я бедного ученого секретаря. — Даю вам слово, о нашем разговоре никто не узнает.
— Вы с ума сошли! Да как вы смеете… — она совсем не умела возмущаться. — Мне запретили в интересах следствия.
— Запретили со мной разговаривать?
— С кем угодно. Со всеми, но особенно с вами. От вас, репортеров, можно всего ожидать.
— Например?
— Например вы не тот, за кого вы себя выдаете! — и зло добавила: — Охотник за вознаграждением!
Дверь за спиной хлопнула, и взбешенный Цанс вклинился между мной и ученым секретарем.
— Так и думал, что застану вас здесь! Мадемуазель Ливей, я же просил! Что ему от вас было нужно?
— Н-не знаю, — пролепетала она. — Он, он сам… я, я ничего… это он сам… — тыкала она в меня пальцем.
— Хорошо, хорошо, Ливей, успокойтесь, вы не виноваты. А вы, — рявкнул он на меня, — немедленно пойдите прочь!
Ни слова не говоря я быстро зашел в кабинет и уселся на подоконник. Цанс влетел следом.
— Всё, я вызываю охрану, — он потянулся к интеркому.
— Закройте дверь и слушайте! — не сдавался я. — Да, я частный детектив, и я расследую убийство Чарльза Корно. Но на Бенедикта я полицию не наводил. Думаете, я получу за Бенедикта вознаграждение? Вы ошибаетесь, деньги за него получит инспектор Виттенгер и «Фонд ветеранов полиции». Я понимаю, нет смысла убеждать вас, что найти настоящего преступника для меня важнее, чем получить обещанные полмиллиона. Вы мне не поверите. Но взгляните на дело с другой стороны. Как я уже сказал, за Бенедикта я не получу ни гроша, следовательно, я заинтересован в том, чтобы вытащить его из тюрьмы — как и вы, если я правильно понял ваше возмущение. Поэтому наши интересы полностью совпадают.