Морская раковина. Рассказы
Шрифт:
Мимо проезжает юноша.
— Послушайте, приятель!
Всадник оборачивается.
— Что вам угодно?
— Вы, случайно, не родственник Рейносо из Боканы?
— Нет, я из Рио-Перлидо, моя фамилия Артеага.
— A-а!.. Сын Теренсио?
— Нет, сын Белисарио.
— Да ну!.. Моего кума Белисо?.. Вот так здорово!
Через несколько минут Насарио Монкада Вера уже скачет на лошади по своему делу, а парень идет пешком, очень довольный, что ему удалось оказать услугу «куму» отца.
Без сомнения, все это помогало Насарио Монкаде бессменно оставаться
Музыканты почти не разлучались.
Лишь иногда кто-нибудь из них несколько дней проводил дома, с семьей, или у каких-нибудь знакомых или родственников.
Правда, некоторые устраивали себе длительные каникулы, прикрываясь «делами».
Особенно Северо Марискаль.
Насарио Монкада Вера всегда говорил, когда барабанщик сообщал о своем намерении «отлучиться надолго»:
— Что, дружок, опять собираешься обрюхатить какую-нибудь красотку? У тебя всегда одно и то же на уме!
Так и получалось.
Проходило девять месяцев со дня получения увольнительной, и где-нибудь в горах уже был готов новый Марискаль.
Северо хвалился:
— У меня не бывает бесплодных женщин!
Для него не существовало женщин малопривлекательных: все были хороши, от двенадцатилетних и старше, без ограничения возраста…
Он повторял:
— Надо быть храбрым, их надо брать…
Когда речь заходила о молоденькой девушке, он доказывал:
— Нежное мясцо, как раз по моим слабым зубам.
Если говорили о старухе, Северо утверждал:
— Ничего, дружок, старая курица дает хороший навар…
Или:
— Чем больше костей, тем вкусней…
Он всегда насмехался над Эстебаном Пачеко, романы которого в большинстве случаев были платоническими.
Северо ему советовал:
— Бери их, Пачеко! Женщин надо брать.
И добавлял со смехом:
— От меня и крестная мать не спасется…
Пачеко с испугом говорил:
— Ты погрязнешь во грехе.
— Ничего, очищусь в огненной купели.
Мануэль Мендоса всегда вмешивался в эти споры и, как правило, становился на сторону Марискаля.
— Оставь его, Северо, — говорил он. — Пачеко. способен крутить любовь только со своим инструментом, — и улыбался насмешливо.
По словам Редентора Миранды, его улыбочка могла взбесить кого угодно.
Летом, в засушливое время, музыканты почти всегда были вместе.
— Зимой еще можно пожить на чужой счет… Но летом надо быть вместе, — говорил Насарио Монкада Вера.
— Конечно, на лето приходятся почти все праздники…
Они старались не пропускать ни одного народного праздника, даже в самых глухих деревнях, расположенных вдали от людных дорог. И не только в провинции Гуаяс, но и в соседних районах — в Лос-Риос, в южной части Манаби.
На самых важных праздниках, таких, как праздник святой Анны Самборондонской, святого Лоренсо Винсесского и другие, музыканты были особенно частыми гостями.
За год перед тем, как умер Рамон Пьедраита, на святой неделе они впервые побывали в Гуаякиле, где давали свои маленькие концерты у церкви Ла Виктория. Им там очень понравилось, и они собирались вернуться туда
Выступление оркестра явилось довольно значительным событием. Объявления, написанные по их заказу и опубликованные в гуаякильских газетах, приглашали «верующих, туристов и вообще всю публику почтить своим присутствием праздничный концерт». Рядом с сообщениями о петушиных боях, каруселях, цирковых представлениях, беге в мешках появились строчки, восхвалявшие выступление «знаменитой капеллы заслуженных музыкантов под управлением известного дирижера Насарио Монкада Веры, в обширный репертуар которой входят лучшие национальные и иностранные произведения».
Действительно, их репертуар был очень обширным.
Не было такой народной песенки, которую не исполнял бы оркестр, — от старой «Самоубийцы» до «Разлуки», включая «Капли полынной настойки», «Сердце и уста», «Зеленые глаза», «Бокал слез», «Далекую женщину» и так далее.
Что касается вальсов, то излюбленными в его репертуаре были «Безумная от любви», «Над волнами», «Страдать, еще страдать», «Обожание» и тому подобное.
В списке пьес значились всего два танго — «Хулиан» и «Циркачка», и то братья Аланкай ухитрились так изменить их ритм, что под них можно было танцевать самые быстрые и веселые народные танцы, прежним осталось лишь название.
Музыканты исполняли также и «санхуаны», народные песенки, происходившие из районов Анд. Особенно популярной была одна, которая начиналась такими словами:
Сан Хуанито-нито, ты взгляни-взгляни… на меня скорее очи подними!Чего только не было в их репертуаре: самбы, румбы, маринеро, чилены, болеро, но все эти мелодии в большей или меньшей степени постигала участь танго.
Для ночных серенад музыканты выбирали старые песни, из тех, что уходят корнями в древний фольклор, из тех, что в прошлом веке были занесены с Кубы или Юкатана, где в далекую колониальную эпоху они зажигали любовный огонь в креольской крови прабабок…
Для сопровождения погребальных церемоний на похоронах богатых монтувио служила разновидность грустного пасодобля, в который включались искажающие ритм куски санхуан, бамбуко и даже арагонской хоты…
Когда «выносили святого» во время торжественной мессы на деревенских праздниках, оркестр играл бразильский матчиш, который братья Аланкай разучили в казарме и потом показали своим приятелям.
У них был также матчиш для церемонии явления ангела во время пасхальной службы. Ангела всегда изображала самая красивая девочка деревни; на перевитой лентами веревке ее спускали из верхнего окна колокольни на паперть… Вкрадчивые звуки музыки возвещали трепещущим прихожанам, что бог, несмотря на все их сомнения, жив и стал еще более сильным после распятия и погребения… Появлявшиеся вслед за этим ракеты и разноцветные голубки — щедрые дары обращенных в католичество индейцев — выражали восторг всех присутствующих… И вновь звучал бразильский матчиш…