Морские люди

Григорьев Юрий Гаврилович

Ольга принялась отпаривать-наглаживать парадные шинель, тужурку, брюки, белую рубашку и достала парадно-выгребные хромовые ботинки. Баба Шура подарила лично ею вязаные шерстяные носки черного флотского цвета:

— Вот, уставные, зимой хорошо будет. Я еще свяжу.

Клим блаженствовал. Да, за тылы можно быть спокойным.

Как любое значимое событие на флоте, первый день нового учебного года начинается с общего построения бригады на плацу, митинга и прохождения торжественным маршем в парадной форме одежды, под звуки духового оркестра. По возвращении на корабль команда выстраивается на верхней палубе, командир ставит задачу, затем «бычки» распределяют подчиненных по своим заведованиям.

Нынешнее

празднество удалось. Знаменный взвод пронес вдоль строя шелковый Военно-морской флаг, обнаженные палаши ассистентов холодно поблескивали на зимнем солнце. На митинге выступили офицер штаба, мичман с соседнего корабля и какой-то матрос, отличник, не иначе. По гулкому бетону плаца корабельный состав прошел от души печатая шаг, кремлевские курсанты позавидовали бы. Наверное, не одному Климу хотелось, чтобы новый учебный год была удачным и завершился более достойно.

Зимний период боевой учебы, как и летний полон обычных забот.

Надо подготовиться и сдать первую курсовую задачу. Четко знать уставные требования, наизусть, чтобы от зубов отскакивало выучить книжку «Боевой номер», в которой расписаны буквально все обязанности каждого члена расчета, будь он штатным или приписным, то есть приданным обслуживать технику во время практических действий на второстепенных, не требующих особых знаний ролях.

Проверяется состояние заведований, а на строевом смотре в обязательном порядке еще и форма одежды. Попробуй какой-нибудь модник заузить фланелевую рубашку, расклешить брюки или щегольнуть неуставной прической. Все, неудовлетворительная оценка задачи К-1 обеспечена. Учи все заново и пой: «Купила бабка жесткое мочало, эта песня хороша, начинай сначала»… С обязательной пересдачей тех дисциплин, по которым у проверяющих не было ранее претензий.

Подготовились и приступили к сдаче. Личный состав БПК лицом в грязь не ударил. На утреннем построении командир после объявления первого положительного результата выразил надежду, что моряки и впредь будут держать нос по ветру.

Жаль, но их, как отстающих и занявших в соцсоревновании последнее место, оставили в базе, остальные корабли дружно ушли на зимовку в район бухт Владимира и Ольги. О триумфе тех, кто потянул бригаду назад, они узнают лишь по скупым радиосводкам. Передислоцировку в легендарную военно-морскую базу Ракушку делали ежегодно. Туда прибывали надводники с Сахалина и Камчатки, стягивались подводные силы с различных военно-морских баз северных районов Тихоокеанского флота. Там они занимались боевой учебой, то есть дружно «зимовали» в лишенных льда водах.

При успешной сдаче приступают к отработке следующей задачи, она так и называется — К-2. Включает в себя самое приятное, практическую работу на технике. Ведутся поиск противника, его уничтожение. БПК капитана третьего ранга Терешкова вышел в море. Боевая учеба проводится в специально отведенных участках водной акватории. Конечно, при благоприятных погодных условиях. Да вот только у Татарского пролива свой нрав. Плевал он на прогнозы. В любой момент может осерчать и выдать такое…

Ужасен шторм в открытом море. Еще страшнее в относительно закрытом пространстве. Обычных при сильном ветре валов и волн нет в помине. Все видимое пространство занимают гигантские, хаотично вздымающиеся выше корабля холмы. Они дымятся. Ветер рвет с них пену, сметает жалко суетящиеся между холмами волны и с ревом несет массу поднятой, смешанной с воздухом соленой воды параллельно поверхности. Корабль, словно гигантская швейная игла, пронзает толщу очередного холма и страшно видеть, как втыкается его острие во вдруг выросшую прямо по курсу светящуюся изнутри бутылочным стеклом стену. Потом в этой хляби исчезает надстройка. Согласно

логике, наверняка должны согнуться мачты, сломаться под сумасшедшим ударом разные там антенны, слизываться к чертям собачьим все выступы от орудийной башни до цилиндрических торпедных аппаратов и неуклюжих реактивных пусковых установок зенитного ракетного комплекса. Уже не говоря о торчащих по бокам надстройки барабанах бомбометов, блоках аварийных плотов.

Мало того. Ты реально можешь стать не свидетелем, а непосредственным участником плачевного исхода, когда нос и корма будут одновременно находиться в воде, а середина вдруг провиснет в воздухе. Корабль переломится как спичка, во всяком случае так может быть. Разве не столь страшной кончиной угрожала плотная тяжесть поднятой над морем воды? Именно о такой трагедии предупреждал пронзительный свист противостоящих ураганному ветру снастей, креплений.

Разгул непогоды сказывается на людях по-разному. Есть моряки, которые как бы пьянеют при виде бушующей стихии. Обычный их говор меняется на повышенные тона, к месту и не к месту звучат бранные выражения. Походка меняется на тяжелую, замедленную поступь. Других начинает мучать зверский голод. Вдруг воспылавшие любовью к кают-компании, еще при входе они в мгновение ока подсчитывают количество свободных мест и рады, когда вестовые предлагают добавку в неограниченном количестве. Есть еще одна категория, к которой принадлежат люди страдающие. Несчастные, они лежат пластом и не всегда способны выбежать на верхнюю палубу, где свободно гуляющие волны старательно делают мокрую приборку за каждым болящим.

Клим Борисов не принадлежал ни к тем и ни к другим. Было, он еще матросом отдал дань Нептуну в виде только что съеденного обеда, повалялся часик-другой на пытающейся выскользнуть из-под него койке, на этом все закончилось. Сколько с тех пор штормов перевидано, не считал. Вот и на этот раз спокойно спросил у ввалившегося в каюту мокрого Петра Ивановича:

— Штормим, говоришь?

Главный боцман скинул стоящую колом куртку, вытер красное, задубевшее на корабельных надстройках лицо, хрипло сказал, как пролаял:

— Не то слово. Что скажешь насчет зимнего шторма в Татарском проливе? Очень легко обледенеть и сделать оверкиль.

— Оксе! Паникуешь или разыграть хочешь, а, боцманюга?

Петр Иваныч не ответил. После короткого раздумья снял промокшие китель, свитер, полез в рундук за сухой одеждой. Обул тяжелые яловые сапоги, после, кряхтя, надел предмет своей гордости, подаренную другом-подводником непромокаемую куртку-альпак. Прежде, чем выйти, прокаркал:

— Айда наверх. Пойдем, глянешь!

Дверь из коридора отжали с трудом. Лязга сработавших задраек не услышали, его мгновенно заглушил гул бунтующей морской пучины.

— Держи мой шкерт и давай к волнорезу!

Оба обвязались страховочным линьком, одним на двоих. Пошли, держась за штормовые леера. Клим посмотрел на гуляющие по палубе волны, перевел взгляд на низкое, затянутое свинцовой пеленой небо. М-да. Если ночью подморозит, корабль будет обледеневать.

— А что я тебе говорю, — прокричал Петрусенко. — Ну как погодка, а?

— То, что надо, Иваныч! Ух, как зашибает, благодать…

— Пошел ты со своими щенячьими восторгами! Половины плотов по левому борту как не бывало. Что мне теперь, рожать их?

Вторую партию, собиравшуюся было вслед за беглецами покинуть законные места на рострах, боцмана успели утихомирить. Было это после полудня. Теперь здесь находилось несколько человек. Для контроля. Петр Иванович подошел, улыбнулся:

— Братцы, погодка хоть кино снимай, а?

Болтанка усиливалась. Быстро темнело. Если верить часам, до сумерек еще далеко, а командир уже приказал включить ходовые огни.