Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
— А вы нас с фашистами не равняйте!
— Все мы люди-человеки, Виктор Николаевич. Броде этот, вон, уже на десять листов показаний наплел, все что знает и о чем не знает — а ведь к нему пока еще никаких мер воздействия не применяли. Вы представить можете, что будет, если про эту тайну узнают? И кстати, неизвестно еще, кто хуже — фрицы или наши заклятые союзнички. Михаил Петрович, раз Виктор Николаевич уже в посвященных, явочным порядком фильм ему покажите, который мне показывали позавчера. Что за мир ждет нас после победы.
Несу ноутбук. Нахожу нужную иконку, включаю.
Май сорок пятого. Знамя над Рейхстагом. Наши солдаты, радостные, у Бранденбургских ворот. В эшелоны — домой. Сожженные города и села, поля в запустении, разрушенные заводы, плотины, шахты. Вся страна, как большая стройка, встает из руин.
И американская «суперкрепость» над городом. Вспышка, ядерный гриб — оплавленные камни, выжженная земля. На куске стены — тени от испарившихся людей.
— Это что же, с нашими было? — спрашивает Котельников. — Они, сволочи, что, сразу нам войну объявили?
— Нет. Это Япония, города Хиросима и Нагасаки, август сорок пятого. Всего три месяца после нашей победы. В тех городах не было военных объектов — наши «союзники» просто хотели показать любому и нам, что будет с теми, кто посмеет с ними спорить.
Авианосцы у берегов Кореи — или Вьетнама? Десятки, сотни самолетов — кладут наземь «бомбовый ковер», сплошное море огня и дыма. Стреляют по берегу линкоры, подходят десантные суда, выбрасывают из трюмов танки. Тысячи солдат. Корабли в море, очень много кораблей — под звездно-полосатым флагом.
Всплывает подводная лодка. Открывается люк наверху непропорционально большой рубки, вылетает ракета с дымом и пламенем. Камера наезжает — и становится виден флаг на лодке, наш флаг. Еще лодки — уже другие, непривычно округлых очертаний — атомные. Пробив рубкой лед, такая лодка всплывает на Северном полюсе и поднимает там опять же наш флаг. Уже наши корабли на учениях. Скользят по волнам ВПК «шестьдесят первые», с «Киева» взлетают «яки»-вертикалки. Снова подводные лодки — наши атомарины.
Причалы за кормой — конец сеанса связи.
Уходим в глубину, за Родину свою.
Лишь твой портрет со мной — и долгий курс до базы.
Но, знай, что под водою я сильней тебя люблю.
Поиск и патруль — для лодки цель святая.
Задача — в океане раствориться как мираж.
Боцман, крепче руль! И пусть противник знает,
Что в море вышел наш гвардейский экипаж!
Турбине — вперед, двести оборотов!
Впереди неизвестный кильватерный след.
За вражьей лодкой началась охота.
Она от нашей гвардии услышит вой торпед!
«Гепард» не подведет — он создан на «Севмаше».
Штурман, выдай пеленг! Боцман, курс держи!
Уходим мы под лед, чтоб спали дети наши.
И знали, что гвардейцы охраняют рубежи.
В отсеках тишина — лишь слышен свист касаток.
Ну что там впереди — лишь чуть слышны винты.
Акустик, на экран — что даст классификатор.
А аппараты все на «товсь» и ждут команды «пли».
Турбине — вперед, двести оборотов!
Впереди неизвестный кильватерный след.
За вражьей лодкой началась охота.
Она от нашей гвардии услышит вой торпед!
Ученья позади — а впереди заданье.
На берегу друзья, на берегу семья.
Надейся или жди — цепь встреч за расставаньем.
Такая жизнь подводника, любимая моя!
Турбине — вперед, двести оборотов!
Впереди неизвестный кильватерный след.
За вражьей лодкой началась охота.
Она от нашей гвардии услышит вой торпед!
— Вот так и будет, — говорю. — Только завершится эта война, как «союзники» наши теперешние будут готовить новую, против нас. И будут устанавливать по всему миру свой порядок — бомбардировками, обстрелами и десантами. Будут вторгаться в страны, дружественные нам, и вести себя так, что эсэсовцы позавидуют. В мире будет — как у вас в конце тридцатых, Испания, Китай: проба сил перед большой войной. А у нас будет только два настоящих, верных союзника: наша армия и наш флот. Флот даже важнее — наши противники в этот раз державы морские. Таков будет тот мир, откуда мы.
— А кем же там были вы?
— Тем же, кто здесь и сейчас, — отвечаю. — Я командир подводного крейсера, истребителя авиаударных эскадр. Очень жаль, что не командир ПЛАРБа — так у нас назывались подводные линкоры. Одним залпом сметало целую страну. Эта война бы завершилась в один день, оставив вместо Германии пепел и пустыню. Впрочем, побежденные немцы после были нашими лучшими союзниками в Европе. Но, это будет лишь после того, как мы Берлин возьмем и главарей повесим.
— Так будет, — подтвердил Кириллов. — Теперь понятно, почему не только фрицы, но, и союзники знать ничего не должны, вообще никто? Ну и что теперь с вами делать, орлы подводные? Вы понимаете, что, волею случая, узнали то, что на флоте пока даже адмиралам знать не положено? В свое время узнают.
Котельников с Видяевым лишь слаженно кивают.
— Авансом вам дано, — продолжает старший майор, — за то что вы одни из лучших подводников флота, я надеюсь, станете такими же командирами таких вот кораблей, как этот, лет через десять. Фрицев, в общем, разобьем и так — а вот с заокеанскими «заклятыми друзьями» без флота не выйдет. И такие как вы будете Родине очень нужны. С вами, Федор Алексеевич, мы уже разобрались, а с вами, Виктор Николаевич… Михаил Петрович, просветите!
— В нашей истории вы погибли седьмого февраля сорок третьего, у Гаммерферста, — говорю я. — К-22 подорвалась на минном поле, выставленном там, в семи милях от берега. Саныч, информацию найди, подробно. Главное — координаты!
Сан Саныч быстро щелкает мышкой, находит, открывает нужный файл. Котельников впивается взглядом в экран.
— А в этой? — спросил он после слегка ошалело. Как, впрочем, и подобает человеку, услышавшему дату своей смерти.
— А в этой не знаю. У нас ведь «Лютцов» потопили лишь в сорок пятом и «Шеер» не захватывали. Мы уже изменили историю и продолжаем ее менять. И потому — ничего не предрешено.
— Так что постарайтесь, Виктор Николаевич, до победы дожить, — добавляет Кириллов. — Вы очень нужны будете, когда такие вот К-25 войдут в строй серийно. Еще и адмиралом станете. А вот подписочку — извольте сейчас!