Морской волк
Шрифт:
— Частично. Для скорости мы стали смотреть вместе с Александром Михайловичем, так он некоторые папки сразу забирал себе, целиком. Надеюсь, он прояснит… Да, еще добавлю, об упаковке. Мешок резиновый, непромокаемый — но не был завязан. Но рядом лежали наготове свернутый шкерт, немецкий пробковый жилет и свинцовый груз. Дескать, сами разберетесь, что привязать. Тактично.
— Где документы?
— Вот. Здесь документы, взятые на радиопосту аэродрома Киркенес. Здесь — с немецкого поста на берегу. Здесь — сведения о немецких военно-морских и военно-воздушных силах в Северной Норвегии, состав и дислокация, минные поля, береговые батареи, а также их организация, подчиненность, начальствующие лица. Обращаю внимание, что в той части, которая нам известна, они в значительной степени подтверждаются. Здесь — данные о немецких шифрах, алгоритмы их взлома, позывные и длина волны абонентов эфира. Еще есть папка с подробной информацией по немецкому минно-торпедному оружию, включая новейшие образцы, считающиеся секретными и нам пока неизвестные. Эту папку я успел лишь бегло просмотреть, ее забрал Александр Михайлович. У него же — все остальное. Добавлю еще, что Александр Михайлович, ознакомившись, приказал отсигналить на эсминцы, что если мы не дойдем до базы, он гарантирует командирам трибунал — так что прикрывайте как флагмана. Также он приказал матросам, если что, в первую очередь спасать эти документы. И наконец, категорически отказался переходить на «Гремящий», так как он опасался, что при переходе документы могут быть утеряны или пострадать. Возвращение в Полярный прошло без происшествий. Из рапортов командиров эсминцев следует, что они не наблюдали ничего — ни перископа, ни акустического контакта. Подписки о неразглашении с них взяты. У меня все, Арсений Григорьевич.
— Спасибо, Павел Алексеевич. Александр Михайлович, объяснения последуют?
— Конечно, товарищ командующий. Только прежде позвольте мне предъявить все свои полномочия.
— Хм… Личный порученец товарища Берии? И чем же обязаны мы…
— Вступление в войну неизвестной стороны, за короткое время нанесшей немцам урон, сравнимый с деятельностью всего СФ с июня сорок первого, а теперь еще, как оказалось, легко читающей наши и немецкие шифры — это, по мнению присутствующих, малозначительный эпизод? Надо полагать, раз вы не спешите сообщить о нем немедленно, по вашим каналам.
— Мы прежде хотели получить исчерпывающую информацию.
— А пока вы получаете, события идут своим ходом. Товарищи командиры, у нас нет намерения никого наказывать — пока. Но мы должны разобраться, что за сила, пусть пока на нашей стороне? Дело находится на контроле у Лаврентия Палыча. А он крайне озабочен — что докладывать Самому.
— В таком случае, позвольте спросить, какой информацией располагаете вы?
— Ну, для начала, вот этой…
— …подробно расскажите об обстоятельствах своего пленения.
— Я не знаю всех обстоятельств, поскольку почти ничего не видел. Наш тральщик патрулировал подходы к военно-морской базе Киркенес, когда вдруг пропала связь. Рация работала, но на всех волнах были непонятные помехи. Наш командир, лейтенант Фольтке, решил, что виноват радист. Чтобы не было неприятностей у него и всех нас, он приказал зайти на береговой пост и послать доклад с его рации, а заодно тряхнуть норвежцев насчет свежей рыбки.
— Что значит тряхнуть? Это было у вас нормой — грабить население?
— Да, это у нас было обычным делом. В конце концов, эти рыбоеды должны оплачивать нам свой покой. Мы забирали часть их улова по своему усмотрению. Ну а они — поймают еще.
— Дальше.
— Встали у причала, лейтенант с радистом и еще пятеро, кто захотел ноги размять, отправились на пост. Я и маат Райке возились с левым движком — вы знаете, у хорошего механика всегда найдется повод что-то подтянуть, прочистить. Потому я не знаю, что было на палубе. Слышал только, как кто-то крикнул «рыбоеды идут» — и трое наших пробежали наверх с автоматами.
— Норвежцы так часто оказывают вам сопротивление?
— Нет, вы что, герр следователь! На них ствол наведешь — они уже готовы в штаны наложить! Наверное, обер-маат Баер, оставшийся за командира, захотел поиграться. Он это любил — тревога, все по уставу, люди к пушкам, а то и очередь из «Флака» перед носом — за это ему даже выговор был, за трату боеприпасов. Я слышал, как он распоряжался, орал, приказывал кому-то подойти к борту. Там причал маленький, и если мы пришвартованы, кто-то еще может лишь встать у нашего борта с другой стороны. Вроде даже был толчок, как будто кто-то причалил. Затем короткая и непонятная возня на палубе, но выстрелов не было, ни одного. После вдруг что-то влетело в машинное и взорвалось со страшной вспышкой. Я ослеп на время и, кажется, был контужен. А когда очнулся, то лежал в кубрике связанный, как и маат Райке. Странно, но ни у меня, ни у него не было ни одного осколочного ранения. А в машинном, как я увидел после, тоже не было следов осколков.
— То есть была лишь вспышка — и всё?
— Очень яркая вспышка, как очень много-много магния при фото… Но, с вашего дозволения, я продолжу. Видите ли, герр следователь, я не солдат! Я всего лишь судовой механик — возился с моторами, как на гражданке, так и сейчас. Где стоит этот мотор, мне безразлично — я всего лишь хорошо делаю свою работу. Я никогда не брал в руки оружия, не стрелял в русских. А в тридцать третьем голосовал за социал-демократов! У меня в Гамбурге осталась жена, она ждет ребенка, прошу это учесть!
— Учтем. Отвечайте по сути вопроса.
— А молодой Райке, он из… Пока не член партии, — но гитлерюгенд, мечтал о подвигах во славу фюрера. Его тяготило, что он попал не на фронт, он все хотел что-то такое совершить, чтобы Железный крест, статья в газете. Представьте, каково ему было — в плен вот так — и он отчаянно старался освободиться.
— А вы?
— А что я мог сделать, герр следователь? Тем более нас связали каким-то хитрым способом — не только руки за спиной, но и удавку на горло, неудачная попытка развязаться могла бы закончиться самоубийством. Простите, но я благоразумный человек! А жизнь — она у каждого одна! В общем, я лежал смирно — и тут вошел этот русский.
— Почему вы решили, что он русский?
— Я из Гамбурга, герр следователь. Это крупный порт, там часто можно было встретить моряков из всех стран. По-русски я не говорю, но их язык мне приходилось слышать. К тому же вместе с русскими был Свенссон.
— Русских было двое?
— Да, но второй стоял в стороне и лишь смотрел, очень внимательно. Однако старшим явно был не он, а первый.
— А кто такой Свенссон?
— Русский норвежец — из тех, кто осел в этой стране. Кажется, прежде его звали Олег Сффеньин. Его дом был дальше по фьорду — мы несколько раз забирали у него рыбу, потому я и знаю его в лицо. Слышал еще, что наши относились к нему очень неодобрительно, как к бывшему русскому… Так вот, он был переводчиком.
— На русский?
— Да. Но сначала их главный осмотрел, как мы связаны. Увидев, что Райке пытался развязаться, он сказал «нихт гут» и страшно его избил, связанного и лежачего. Затем он вынул нож и сказал, что если я не буду отвечать, он вырежет мне глаз. Причем делал это абсолютно спокойно, и это было страшно. По молодости, в тридцать четвертом, я участвовал в уличных драках — железными прутьями, толпой…
— Били коммунистов и евреев?
— Герр следователь, но ведь все…
— Ладно, продолжайте.