Морской волк
Шрифт:
А затем пришел лесник — и разогнал всех. Здравствуй, тридцать седьмой!
Причем лекарство оказалось еще хуже болезни. Процесс пошел неуправляемо — помня, опять же, восьмидесятые, могу поверить, что ко всяким разговорам, а то и составлениям планов, созданием всяких «союзов» и «фронтов» оказались причастны очень многие. Плюс — банальный оговор, зависть, меркантилизм. Плюс — «палочная система», так знакомая нашим ментам. Плюс — очень может быть, реальные дела в нашей армии.
Как раз в то время: «Гренада, Гренада моя!», бои под Мадридом, строки Хемингуэя, отвага интербригад. И тупой тиран Сталин, по возвращении пустивший под нож наших героев той войны, летчиков, танкистов, моряков, уже закаленных в огне. А также Михаила Кольцова, в «шпионаж» которого можно поверить разве что в белой горячке.
А что вообще Испания тогдашняя собой представляла помимо революционной романтики? Поближе взглянем — да тут жарче, чем в аду! Жуткий котел смуты, непрерывно кипящий еще с тридцать первого. Основных политических партий целых восемь. Причем монархических две — каждая со своим кандидатом, друг друга ненавидят круче, чем буржуазия и пролетариат. Еще сепаратисты в Каталонии и у басков и куча партий поменьше. Две партии буржуазных, которых циники именуют бандами, также люто воюют друг с другом. Только до тридцать шестого 269 громких политических убийств — а сколько было «не громких»! — и 1287 попыток таковых же.
Самая массовая партия — анархисты. Лучшие друзья второй по массовости — троцкистов, и этим все сказано. Сколько в СССР тогда полагалось за троцкизм? Десять лет без права переписки? Коммунистов мало, всего-то тридцать тысяч. Но у них железная организация и дисциплина, и потому они играют роль, соизмеримую с двухмиллионными анархистами.
А бардак вообще страшный. Так называемый Народный фронт это вообще черт-те что, никто никому не доверяет, все угрожают друг другу оружием, баски и каталонцы согласны воевать лишь у себя дома; принять хоть какое-то общее решение — это такой геморрой с демократией и обсуждением в газетах! Где сегодня наступать будем — за, против, воздержались? А враг тоже газеты читает, благо и язык тот же. Дальше объяснять?
И каким местом надо было думать, чтобы до победы орать о будущей коллективизации? Вкупе с разрушением церквей — как это должны воспринимать крестьяне? Ясно как — вот вам и армия Франко (кстати, ее элита, «марокканцы», это полный аналог наших «афганцев» — не арабы, а колониальные войска, из испанцев же, ведшие против тех же арабов уже десятилетнюю войну), поначалу весьма малочисленная, разбухает как на дрожжах, и свои бегут туда же или массово дезертируют по домам, и в спину стреляют вовсю.
А уж терпимость — прям как при дерьмократии. Поймали кого-то в работе на врага — пальчиком погрозили, и служи дальше на том же посту, лишь не попадайся больше. Блин!
Самое смешное, что будь во главе коммунисты — быть бы Испании социалистической страной! Они бы и железный порядок с дисциплиной навели, как в нашу Гражданскую. И свои же лозунги подальше упрятали в интересах дела, как у нас и «декрет о земле», и нэп; после победы — ну, будем посмотреть, быть колхозам и церквям? А уж с врагами — до ближайшей стенки! Но был всего лишь Народный фронт.
А вот революционная романтика — была. И разговоры — эй, руссо компаньеро, вот дело настоящее, мировой пожар. Когда вы у себя перестанете отсиживаться? Да плюньте вы на вашего слишком осторожного вождя. Если он иначе думает, значит предатель дела мировой революции, которого в расход, ну а мы поможем! Романтики и велись — вроде Кольцова. Эх, Гренада, ты, Гренада!
Еще — флота не было. Заточенность на «малой войне» вблизи своих берегов привела к тому, что нечем было нашим сопровождать конвои, обеспечивать бесперебойные поставки оружия и всего прочего дружественному нам режиму. Так было позже, во Вьетнаме, на Ближнем Востоке, но вот в Испании — нет. Ну не тянули крейсера типа «Красный Крым» против «Канариаса» или «Фиуме», тяжелых восьмидюймовых! Нужен все ж России дальний, океанский флот!
— При мне, в тридцать восьмом, командующего ТОФа расстреляли, — рассказывал Кириллов. — Там, конечно, разговоры были всякие, но главная причина — злостное пренебрежение своими обязанностями. Вот вы, Михаил Петрович, как моряк, понять должны. Главной ударной силой флота всерьез считаются торпедные катера, которые едва для Финского залива годны, а в океане их заливает, и три десятка подлодок-«малюток», едва подходящие для ближнего базового дозора; да, были еще два эсминца-«новика». И это против японского флота, где одних современных линкоров восемь, а еще тяжелых крейсеров полтора десятка, эсминцев и подлодок сотнями — и бои на Хасане. Всерьез тогда опасались десанта в Приморье, а уж север Сахалина удержать не надеялись. Понятно, что промышленность многого дать не могла. Но какого… ты, комфлотом, молчал, тревогу не бил! Вот и расстреляли.
Да, суровое все ж время. Неужели анекдот про Жукова это чистая правда? «Полковник, к вечеру взять этот город! Сделаешь — дам Героя, генерал-майора и дивизию. Не сделаешь — расстреляю».
— Однако простите, товарищи командиры. — Кириллов упорно называл нас по-старосоветски. — У меня связь с Диксоном сейчас. Проверить надо — готовы ли? Вдруг «Шеер» действительно туда пройдет?
Он встал и вышел из кают-компании. Все молчали.
— Ну что, товарищи, — сказал наконец Петрович, — поздравляю! Процесс пошел.
— Какой процесс? — не понял Родик, все еще держа в руках «Архипелаг».
— Нашего перехода на «темную сторону Силы» — с точки зрения истинного демократа. На службу, не только телом, но и душой — Красной империи зла.
— Но как же… — замялся Родик. — Формально мы не…
— А реально? — говорю уже я. — Сколько еще у нас продлится автономность? А после — топиться всем? Нет уж, придется нам гавань искать. И где?
— Деды наши при Сталине жили, — поддержал Сан Саныч, — и мы поживем, дай бог!
— Жить это одно. Служить — другое.
— Слушай, мы все ж не гэбэшники, а бойцовые морские волчары. Натасканные, чтоб рвать врагов внешних. Которые у державы нашей, хоть империи, хоть дерьмократии, есть всегда. И эту работу надо кому-то делать. В любое время. Возражения, боец?
— Убедил же вас этот иезуит!
— Скорее уж жандарм из бывалых — читал, такими они и были.
После того дня за Кирилловым как-то закрепилось прозвище «Жандарм». За глаза — но произносимое с уважением.