Мортен, Охвен, Аунуксесса
Шрифт:
— Показывай, что тут у тебя произошло! — ответил главный, Эйнар Сокол, прозванный так, потому что обладал поистине удивительно острым зрением. — Мы ожидали увидеть настоящий Рагнарек, а здесь, как я погляжу, пацан у костра спит. Просто благодать!
— Взгляни-ка лучше вот на это тело! — махнул рукой Охвен и осветил факелом нанизанное на кол обезглавленное туловище монстра.
Каждый викинг, подойдя посмотреть, посчитал своим долгом пнуть останки чудовища, внутренне сожалея, что не ему довелось посчитаться с этой тварью.
Охвен рассказал, как было дело: изловили они с парнями оборотня, а потом надругались над ним. То есть Олли с Мортеном держали зверя за уши, а он, Охвен, запихнул в противящееся существо осиновый кол. Для пущей важности еще и голову отрезали.
— Смотрите! Он превращается! — сказал деревенский знахарь, увязавшийся с воинами.
То ли волшебная сила полной луны перестала действовать, то ли смерть уменьшила власть над телом звериной натуры, но чудовищный облик стал меняться: вместо лап появились руки и ноги, фигура постепенно утратила всякое сходство с хищной тварью. Спустя некоторое время перед их взорами появилась обнаженное мужское тело, изуродованное колом в груди и отсутствием головы. Но сама голова не изменилась: как скалила она свои ужасные клыки, закатившись под бревно, так и осталась: зверь — зверем, ничего человеческого.
— Короче так, парни! — подал голос Эйнар. — Надо бы от греха подальше всю эту непристойность сжечь без остатка.
— Подождите! Мне нужно сделать кое-что с этой головой! — возмутился знахарь и вытащил голову оборотня за огромный выступающий из пасти клык. — Как же вы смогли удержать его за уши — ведь ух-то одно?
Пока складывали поленницу, перетаскивали тело, не вынимая из него кола, знахарь, засучив рукава, выдрал из пасти все клыки, состриг несколько горстей жесткой щетины.
— Эх, жалко, когти не успел достать, сердце и печень вытащить! — бормотал он себе под нос, сокрушаясь.
Когда жаркое пламя поглотило останки оборотня, включая и брошенную в огонь обезображенную голову, Эйнар спросил, указывая на Мортена:
— А чего это герой твой все спит?
— Его, случаем, зверь не цапнул? — оживился знахарь.
— Нет, я проверил — ни укусов, ни даже царапин не нашел, — ответил Охвен.
— Мда, — задумался врачеватель. — Вообще-то для полной безопасности в воду бы его надо отнести.
— Утопить, что ли? — поинтересовался Эйнар.
— Я тебе — утоплю! — насупился Охвен.
— Да нет! Чтоб вода всю скверну вымыла! — почесал нос знахарь
— Так давайте в море его кинем! И идти недалеко! — не унимался Эйнар.
— Я тебе — кину! — прищурил глаза Охвен.
— Вообще-то надо в проточную воду. Вроде бы в ручей, — задумался знахарь. — Точно в ручей! Вся нечисть с него мигом смоется.
— А, может, сначала тебя туда попробовать? Вода-то в ручье и летом ледяная. А уж сейчас — и подумать страшно, — Охвен упер руки в бока.
— Да что ты заладил? Мы что — убить его хочем? — даже обиделся Эйнар.
— А кто только что предлагал его утопить?
— Ладно! Хватит! — взвился знахарь неожиданно грубым и громким голосом. — Убивать Мортена никто не собирается. Но в ручье все же придется прополоскаться. Для его же блага. Да и нам всем спокойнее будет.
Охвен, понимая, что придется подчиниться, только в сердцах махнул рукой.
Когда костер догорел, разворошили угли, убедившись, что все останки превратились в пепел. Сделали носилки, куда и погрузили все так же спящего Мортена, и пошли к деревне, рядом с которой протекал ближайший ручей. Чуть не забыли Олли, который так увлекся созиданием виршей про ночное событие, что не заметил бы своего одиночества.
О том, что меня опускали на рассвете в ручей, я узнал только по рассказам, да по тому, что жар у меня после этого держался несколько дней. Несмотря на то, что, старательно отмочив в ледяной воде, меня насухо растерли меховыми рукавицами и обмазали грудь, спину и пятки барсучьим жиром, я заболел. Начал я болеть в хижине у Охвена, где с трудом пришел в себя лишь ближе к вечеру. Далее перебазировался домой, едва передвигая ноги и опираясь на подставленное плечо. Пил горячее молоко с медом и никак не реагировал на радость близких и ровесников по поводу своего подвига. Сначала я даже не понимал, о чем речь. В том, что удалось снести голову оборотню, ничего особо выдающегося не видел. Меня больше волновало, что Рисса не приходила навестить ни разу. А на меня приходили смотреть, как на диковину. Мама близко никого не подпускала, потому что я большую часть времени был очень занят: лежал под одеялом и спал. Предприимчивый знахарь принес родителям облагороженный кожаным шнурком клык оборотня:
— Жалко, конечно, давать. Но он заслужил владеть такой редкостью.
И всем показывали этот дивный, чуть желтоватый, зуб. Все цокали языками, изображали удивленный испуг и восторгались моей храбростью. Только Рисса не заходила.
Встретил я ее уже настоящей зимой, когда, наконец, оправившись от хвори, начал самостоятельно выходить на лед залива на рыбалку. После первого полнолуния ко мне потеряли всякий интерес, потому что не попытался превратиться в чудовище и не имел желания кусать молодых девушек за задницу. Кем был, тем и остался. Теперь на пике популярности был подрастающий скальд Олли Наннул. Он со своими рунами был желанным гостем на любых вечерних посиделках. Долгими зимними вечерами народ любил коротать время за чаркой бражки, слушая интересные байки. Олли в них был мастак, особенно про оборотней.
Рисса встретилась мне ранним утром, когда я, обутый в лыжи, решительным шагом направлялся к застывшему морю.
— Привет, — сказала она, будто только вчера простились.
— Здравствуй, — ответил я и заулыбался: не мог я на нее обижаться из-за того, что столь долгое время не оказывала мне никакого внимания.
— Мне сейчас некогда разговаривать. А ты, лучше, приходи под вечер к ручью. Там и поговорим.
— А в воду меня бросать не будешь? Второй раз я вряд ли вытерплю.
— Да, ладно тебе. Приходи! Я буду ждать! — сказала она и ушла.
До вечера я, конечно, вытерпел. Но как же томительно долго тянулось время!
Мы встретились, но разговаривали мало. По большей части мы не разговаривали, но слова-то, оказывается, подчас и не нужны! Разговоры казались лишней тратой времени.
13.
Наконец, наступило то время, когда всех нас, подростков-переростков, собрали вместе для зимнего воспитания. Каждый год чуть больше двух месяцев мы проводили в компании бородатых дядек-викингов, которые от нечего делать учили нас премудрости военного ремесла. Не беда, что не все из нас потом становились воинами. Главное — то, что, выдержав последнее испытание, мы имели право носить с собой оружие. К испытанию допускались не все — только те, кто подходил по возрасту.