Моря и годы (Рассказы о былом)
Шрифт:
Великое спасибо преподавателям Б. А. Алексееву, М. М. Беспятову и многим другим, которые все-таки сделали нас людьми, разбирающимися в мореходных науках!
Почти ежедневные тренировки, особенно при несении штурманской вахты, делали свое дело. С солнцем мы научились управляться при чистом горизонте и небольшой качке довольно сносно, по нашему понятию, с ошибкой в пределах трех — пяти миль. Но и теперь бывали курьезы… Чаще, чем у других, они случались у Володи Перелыгина, который не очень-то жаловал астрономию. В пример нам ставили всегда Хирвонена, Соловьева, Ладинского.
Задание Алексеева
— Феноменально, но против факта деваться некуда. Хирвонен задание выполнил блестяще. Очень рад, очень рад!
Бряндинский нарисовал в стенгазете карикатуру «Наши астрономы». Перелыгин был изображен сидящим на маяке, Хирвонен горделиво высился на мостике крейсера…
«Хау ду ю ду»
Обменявшись прощальными сигналами с нашим северным спутником гидрографом, отряд снялся с якоря. Мы держали путь в Ледовитый океан, который за время нашего отсутствия посуровел, задышал холодными ветрами, стал гребнями волн набегать на борта кораблей.
Еще в Белом море Гедримович и особенно Алексеев начали чаще вызывать нас на астрономические наблюдения, требуя решения все большего числа задач. Всякие попытки хоть намекнуть на то, что мешает погода, непреклонно отвергались:
— Море не паркетный зал. Уметь работать в трудных условиях — значит уметь работать в любых условиях. На войне самая благоприятная погода — это плохая погода, которая затрудняет действия противника.
Отряд шел вне видимости берегов. Ничто другое, кроме астрономии, не могло определить его место в океане. Может быть, поэтому все, не зная устали, брали высоты, работали с альманахом, с мореходными таблицами и усердно разрешали загадку: где же мы плывем в океане?
В один из дней отряд резко повернул почти на зюйд, к берегу. Нам принесли новые карты северной части норвежских фиордов. Появился Гедримович.
— Для сокращения расстояния и экономии угля часть пути отряд пойдет фиордами. Кроме всего ранее сказанного прошу в обязательном порядке производить зарисовки приметных мест корабельного фарватера. Рекомендую при всяких неразрешимых на «курсантских дебатах» вопросах в любое время подчеркиваю, в любое время — обращаться к нам. — Жест в сторону Алексеева и стоящего рядом с ним Никанора Игнатьевича.
Разумеется, у многих эти штурманские зарисовки выглядели как детские рисунки. Отличились те, у кого и раньше дело обстояло неплохо, и художники стенгазеты Обухов, Соловьев, Романов. Наши «штурманские боги» сменили гнев на милость. Гедримович взял произведение Соловьева и стал разглядывать его с какой-то особой ласковой внимательностью, затем показал его нам и с большой теплотой сказал:
— Вот вам работа, которая принесла мне утешение и неподдельную радость. Ставлю ее всем в пример.
За сутки до прихода в Берген па «Авроре» все свободные от вахт были собраны у продольного мостика, с которого комиссар корабля объявил:
— Скоро придем в Берген. Большинству он знаком по прошлому походу. Как вести себя, повторять не стану — сами знаете. Но есть и новое. В Бергене стоит отряд американских эскадренных миноносцев. На рейде будем находиться неподалеку друг от друга. Наши корабли, дисциплину, культуру, внешний вид и поведение моряков на берегу будут сравнивать и оценивать. Могут быть провокации. На них не поддаваться! Мы с командиром рекомендуем на берегу время проводить группами — по три, лучше по пять человек. Помните о чести флага Красного Флота.
Команду распустили. Везде только и разговору что про американцев. Какие у них корабли?.. Сами они что за люди?.. В общем, международная тема завладела всеми.
По случаю международного смотра и без того чистенькую «Аврору» прибирали, что невесту к свадьбе. Верхнюю палубу второй раз драили с песочком, ползая на коленях. Работали до седьмого пота, подбадривая себя шутками.
К назначенному сроку все было сделано в ажуре, как любил говорить главный боцман крейсера. Прибранная, ухоженная, «Аврора» и впрямь была хороша.
Берген встречал нас, как старых знакомых, радостно. После всех официальных церемоний мы с любопытством принялись рассматривать четырехтрубные американские миноносцы. Их внешний вид, за исключением более овальных носовых обводов, далеко уступал нашим кораблям. А вот то, что на каждом миноносце имелись моторные катера, явно всем пришлось по душе. У нас даже на крейсере моторных катеров в то время не было.
Кроме нас и американцев на рейде, вдалеке от наших кораблей, стояла французская канонерская лодки «Анкер».
При увольнении на берег почти каждый участник прошлогоднего похода встречал знакомых. Никакой отчужденности и настороженности, даже застенчивые фрекен смело здоровались с нашим братом. На сей раз норвежских мальчишек было — не протиснуться. Они окружали нас, хватали за руки, пытались куда-то тащить, провожали гурьбой, что-то горячо говорили.
На берегу встретили американцев. Как правило, парни рослые, форма не лишена изящества, особенно интересны были брюки клеш, которые не имели ни одной пуговицы, а па бедрах зашнуровывались, чтобы при падении в воду их можно было быстро снять. Головной убор — белая панама с вертикально поднятыми жесткими полями. Американцы не чурались знакомства с нами, но стоило появиться их патрулю, вооруженному резиновыми дубинками, — полная отчужденность.
С французами, несмотря на запрет их начальства, у нас сложились самые дружеские отношения. «Камарад» — было словом, которое нас сближало. Нередко дружеское похлопывание по плечу подкреплялось небольшой бутылочкой норвежского пива, жадными расспросами о жизни страны рабочих и крестьян.
Симпатичные ребята — французские матросы в своих томно-синих беретах с кокетливыми помпончиками. Их поражала простота отношений на наших кораблях между офицерами, как они говорили, и подчиненными. Добротности нашего обмундирования они откровенно завидовали. Мы поинтересовались, почему их канонерка стоит на отшибе, далеко от наших кораблей. Из жарких речей французских ребят кое-как, с грехом пополам, уразумели: их командир, боясь нашего «красного» влияния, хотел даже покинуть рейд. Покинуть не покинул, но общаться экипажу канонерки с красными матросами запретил.