Московское наречие
Шрифт:
Казалось, Око недреманное отворотилось, не глядит на этот город. Вряд ли существует в мире совсем забытое Богом место, но Амстердам – полузабытое. Да, пожалуй, тут нет единого божества, зато скопище мелких прибабахнутых духов. Вот бы Гия набрюзжал, описывая здешние нравы. Где же чистый, целомудренный Вермеер? Кругом непрестанное волнение дхарм и сплошная напоказ канализация.
«Конечно, счастье – явиться в этот мир, – размышлял Туз, слоняясь по городу. – Но и большой риск для души и плоти. Поэтому само рождение можно считать подвигом. Недаром же тебя выбрали и направили посланником. Другое дело – кто и зачем?»
Он надумал проплыть по каналам, и после недавней встречи
Тот летел в Южную Америку, где в городе инков Мачу-Пикчу нашли еще одну лампочку трехтысячелетней давности. «Дуешь из России? – спросил, теряя чудным образом „т“ вместо обычного „р“. – Оно и верно! Не буду об эксремизме, но Россия – срана крайносей!» А здешних вроде не замечал. Когда Туз поделился впечатлениями, ответил жестко: «По вере воздаяние. Видишь, чего желаешь!»
В общем-то был не слишком приветлив и разговорчив. Но вскоре у слепой стены какого-то пакгауза извлек карманную фляжечку, и они украдкой выпили. Сознание, конечно, просветлилось, языки, развязавшись, обрели уверенность, и время началось.
Туз так и сказал, глянув на мигавший глаз: «Наверное, часы пошли только тогда, когда Адам с Евой вкусили от древа, а прежде времени не было. Оно признак болезни, имя которой – жизнь. Господь единый совсем не то замышлял»…
«Какая узость умственного горизонта! – воскликнул Ра словами Гии. – Сколько раз тебе говорил – мысли вертикально, без стереотипов! Прародители не яблоко надкусили, а сожрали, прямо скажем, всех своих первых детишек, за что и были отправлены в ад. Мы с тобой, голубчик, в аду, где нет и никогда не было единого Господа!»
Он еще прихлебнул из фляжки, уже не предлагая Тузу, и продолжил: «Из массы духов практичные евреи выбрали самого в ту пору сильного, потому что ленились поклоняться многим. Это был Йево – один из тьмы божеств, которым молились еще финикийцы. Укрепившись человеческой верой, он стал Вседержителем и принял имя Яхве – Сущий. Но даже в Библии немало проговорок о других богах, – перешел Ра на шепот. – В книге Бытия сказано: – “Вот, Адам стал как один из Нас”. Позвольте, что значит – один из нас? И царь Давид в сто девятом псалме обмолвился: “Господь господа моего”. Вот пойди и разберись, чьи мы дети. Увы, кругом стереотипы. Как пропечатали нам мозги, выкопали в них глубокий ров, так и уперлись все в одну точку, не в силах расширить кругозор. Мы в плену каналов! – огляделся он и, прищурившись, кивнул на набережную. – Чего это там такое? Никак не разберу»…
Да и Туз не сразу понял. Это был целый отряд бойскаутов, спустивших до колен штаны. Их разновеликие голые задницы, обращенные к каналу, сияли в сумерках буквами, из коих складывалось пожелание: – «Идите все в жопу!»
Но Туз перевел деликатно: «Спокойной всем ночи!»
«Кажется, там букв поменьше, – отметил Ра. – Впрочем, спасибо. Давно пора прибиться к берегу»… На этом они и расстались, не проронив ни слова о Мими, хотя Туза волновала ее судьба. Ночью в отеле вспоминал короткие с ней встречи, и все быстрее летела Земля во вселенной.
Утро было тихим, как умиротворенный отдых жнецов, наметавших за ночь премного, хоть это и не слишком благозвучно, но все же скирд. Не скирдов же. По узеньким дорожкам неспешно шуршали велосипедисты. Туз взял такси до аэропорта. Водитель притормозил у траурной витрины, еще горевшей закатными огнями, и вышел на минутку, вроде бы привет передать. А Туз увидел в стеклянном шаре Лару Граф, манившую пальцем в свои арийские глубины.
«Войти-то войду, – остановил себя. – Да как будет с выходом?» Водитель что-то замешкался с приветом,
Туз давно подозревал, что безумен, – окружающие знают об этом, однако настолько добросердечны, что виду не подают. А сейчас вдруг успокоился. Если и безумен, то не слишком. В отсутствие единого божества ничего не пекло и не кололо душу, а ощущалась полная личная безгрешность. Какой полезный, психотерапевтический город Амстердам!
В аэропорту, где собирается весь мир, поднялась перед внутренним взором недостроенная Вавилонская башня. Казалось, из каждого ее окошка выглядывает знакомая личность. Туз был уверен, что кого-нибудь повстречает. И впрямь – из туалета вышли Совхоз и Завкли, в черных костюмах, шляпах, с металлическими, вроде шашлычниц, портфелями. Обняли, сердечно нахлопав по спине и по лбу. И рассказали наспех, что Башкарма возродил-таки с некоторыми издержками царство Чингисхана. Теперь он президент нового кушанского ханства. Восседает на золотом престоле, занятом у Будды. «А мы ссыльная оппозиция! – до слез восхитился Завкли. – Ах, часто вспоминаем наш цветущий садик – Бог бустон!»
Хоть и не ссыльным был Туз, а тоже не мог забыть райский сад в участке подножий, так походивший на уютное гнездо, – не какой-нибудь скворечник, но свитое с любовью, где могла отдохнуть душа. Да вот разворошило ураганом. Первыми его покинули Вера и Люба, полетев на юг в сопредельные страны за челночными товарами.
Но далеко не все оказались перелетными птицами. Филлипов в самые тяжелые годы уподобился святому Симеону. Дал обет столпничества, подвизаясь на обычном телеграфном. Избрал надежный с бетонным пасынком, близ Ярославского тракта под Мытищами и сидел на нем с утра до вечера в кирзовых сапогах и ермолке, озирая немытую Россию. Еще с весны занимал место, распугивая остальных журавлей. А если кто подходил прилепить объявление или узнать, не демонстрация ли это какого-нибудь протеста, делал вид, что чинит проводку.
Липатова его не оставляла, подавая на удилище пирожки с визигой. Через пару лет под пасху обет увял, и они занялись расписыванием яиц, которыми завалили всю ойкумену. Где только Туз не встречал эти деревянные яйца величиной с журавлиные, с броским вензелем – «Фил-Лип». Изящные, подходившие для любой обстановки, но не для ликера под названием «судья».
Профессор Лелеков, объединившись с Надеждой, чинил домашнюю мебель, начиная от пролетарских раскладушек с табуретками, кончая имперскими оттоманками и креслами. Настолько преуспели, что открыли в гнезде кашерный ресторан «Гоголь-Моголь», где подавалась всевозможная пища, годная для ортодоксов разных мастей.
«Кабы такие обеды бытовали за Евфратом, не скиталось бы племя Авраамово по свету, – мечтал дядя Леня. – Скажу больше, если б Адам с Евой так питались, не взглянули бы на чертов фрукт – по сей день жили бы в раю»…
И верно, знал бы Туз об этих успехах, так вернулся, возможно, с полпути. Но Будда завел его в эдакие дали, которые и в самых жутких пророческих снах не видели праотцы библейские.
Большой умный дом
Грибников набралось много – полный 707-й «Боинг». Рядом сидела дама, сразу привлекшая внимание размером ноги, а потом и общим, отчасти скрытым черным платьем. Кажется, в каких-то сусеках судьбы еще остались про запас новые знакомства. «Тоже по грибы?» – спросил Туз. «У меня их куры не клюют», – отвечала она с вызовом.